Редкие объекты прорывались из невидимости. Дариус попробовал двинуться вперёд, но его выкидывало, и тогда он пошёл в обход – путём своей мысли. Так он тянулся туда, пока не возникло поле, и по его краям люди сидели с уловками, между ними – остроугольный срыв, там, где надо было пройти, но не сорваться, выставив свои нервы как лопасти. Даль – это мешало, но это же начало помогать.
Что такое даль? Можно было зайти издалека, вспомнить про социальную даль, выделить заочные кусты, заочные горы, заочно увидеть пейзаж, пройти удалённое обучение любви. Заочные темы, потом – заочные люди… Это даль, которую они вывели, – но это не та даль.
Даль… И надо было разобраться, что-то очень родное. Это даль, а это – позвонок… Даль молчалива, а «позвонок-звонок» – я слышу его. Почему я слышу его? (перепутал слова). Позвонок – это не звук, просто раньше люди пели через внутренности, и от этого у них музыка копилась в костях. А теперь играют не из костей, но на слабости. Это даль, а это позвонок, как деревянный нерв, пойманный в болезненном состоянии, как обособленная жизнь, и откуда во мне дерево-нерв, наверно, это интуитивное дерево, и жаль, что он не читал по деревьям. Каждый человек был засажен внутренними деревьями. Всюду проступала кора, земная кора, внешняя кора лица, и позвонок-звонок…
Так он вырастал из себя, придумывал какие-то деревья, чтобы прятаться за ними, смотреть из потайного места, смотреть на того незнакомого, который стоял впереди и к которому вела эта даль. Даль. Вот он, человек, разделён. Первый человек недалекий, из него обычно живут: берут то, что под рукой, и живут, а второй, напротив, далёкий, и эти двое связаны между собой, вернее, разделены – далью разделены. Кто там стоит? Он настоящий стоит там – далёкий, собственный проводник, готовый учитель, и так к нему хочется приблизиться, сократить эту даль.
Как он становился грозой, надвигался на него, как он летел, но далёкий никак не приближался. Огромный моток дали. И я сворачиваю его глазами, и вот уже дерево, и я упираюсь глазами в его огромные трещины и вижу там времена. Пытаюсь наковырять изнутри, но там только жуки, как бегающие глаза. Жуки – это глаза на ножках, кто-то смотрит, и глаза разбегаются…
Даль. Она оставалась между ними. И снова он проходил через мысль: как люди не знали себя из себя, не могли рассмотреть и перекидывали зрение в далёкого, оттуда можно было наблюдать за собой, формируя ощущение прошлого, и папка воспоминаний копилась. Человек прицеливался и кидал мозготочку в идущего впереди, но не добрасывал: даль не позволяла. Это надо было уметь – кидать против дали, но он, конечно, не знал, как именно нужно кидать, а просто вымысливал, представлял, как он бросает мозготочку, и сам весь летит туда, в далёкого человека. Добросить не получалось, но некий результат всё-таки был – новое ощущение. Когда он пытался добросить, что-то проявилось, это было усилие, и даль немного рассеивалась. Созидательный порыв жизни, когда человек замечает что-то, начиная с крохотных, зелёных мыслей о будущем и заканчивая крупными вздутыми мыслями о призвании. Жизнь – это усилие, но некоторым не дано: длинная лень обмотана вокруг головы.
Где-то был уголок, где можно было существовать, и многие ломились туда – хотели существовать: животные, цифры и люди, все они хотели существовать, и – как вы существуете? – Спасибо, сегодня отлично посуществовал. – Почему вы так любите существовать? – Это приятно, вот тут, над ребром, тёпленькое… Сухие сущие висели на паутинке своей рутины, но люди… при чём тут люди? Вегетативно размножающиеся уменьшения человека, какие-то полипы, которые проникают в него и уменьшают изнутри. Так они говорят – какие-то полипы, эпидемия, это у всех. Как им объяснить? Фрагменты его речи. Проговаривал, но сам не понимал, как им объяснить, и далёкий светил всё тусклее, но человек напрягался и шёл. Как он ощущал в себе действие мечты, и это успокаивало, хоть многое и оставалось невнятным: фантомная боль недостающих мыслей, и вновь раскалывалась голова.