— Давай чуток передохнем, поедѝм и я взгляну, что там у тебя с руками, — он сразу заметил, как она держала их перед собой раскрытыми вверх ладонями.
— Хорошо, — неуверенно кивнула та и, откинув назад голову, прикрыла глаза.
Сверху доносилось переливчатое щебетание овсянок. Теплый ветер приятно ласкал кожу, залетал за распахнутый ворот дублета. И если не обращать внимание на пульсирующую боль в ягодицах и ладонях, то место для стоянки ведьмак выбрал отменное. И Дера бы продолжала вот так, сидя в траве, нежиться под пробивающимися сквозь ветви солнечными лучами, если бы не нависшая над головой тень. Она приоткрыла глаза и недовольно сощурилась.
— Показывай, что у тебя там, — Эскель присел на корточки и принялся стаскивать перчатки.
Травница оттолкнулась спиной от ствола и скрестив перед собой ноги, уложила поверх них руки.
— Натерла. Болят жутко, — пожаловалась она сдавленно.
Ведьмак осмотрел ее пальцы и ладони, а потом тихо выругался. Всю кожу покрывали красные натертости с кое-где облезшей кожей и небольшие водянки, так и норовящие лопнуть при малейшем нажатии. Казалось, будто кочергу раскаленную схватила. Забыл он предупредить ее о том, что для езды верхом надобно обзавестись парой перчаток. Ладно его руки, грубые и мозолистые от многолетнего махания мечом. А у нее-то они изнеженные, не привыкшие держать что-то тяжелее пестика или реторты.
Он задумчиво почесал щеку, размышляя чем бы обработать эти многострадальные руки. Как внезапно Дера подала голос:
— Календулы бы, или, на худой конец, хотя бы подорожник найти.
Эскель будто опомнился и бросился к ближайшему дереву. Кажется в том месте, где паслись кони он видел что-то похожее на скороцель. Вернулся быстро с полными руками зеленых и сочных на вид листьев. Фредерика только смотрела, открыв рот, как ловко ведьмак вытащил из сумки кусок тряпицы, выложил на нее листы и промыл водой. А когда закончил, то принялся стряхивать последние капли с них и выкладывать на чистый, сухой кусок тряпки. Правда чистым он был лишь условно, судя по его сероватому цвету. Но Дера решила не привередничать.
Травница вздрагивала каждый раз от того, как прохладные листки касались воспаленной кожи, но упорно и мужественно терпела, не издавая и звука. Как только с повязками было покончено, Эскель отчего-то бережно подержал замотанные руки девушки в своих и вздохнул.
— Как доберемся до Третогора, купим тебе перчатки, — проворчал он, не переставая хмуриться.
— Если найдем где.
— Думаю, что найдем.
Травница неуверенно кивнула и едва-едва пошевелила начинающими неметь пальцами. А ведьмак все не отходил от нее. Смотрел на короткие обломанные ноготки, на светлые подушечки и хрупкие костяшки. От его ладоней шел такой жар, что Дере аж дурно стало. Благо, что к эманациям она мало-помалу привыкала и уже не придавала особого значения. Внутри, конечно, все по-прежнему переворачивалось, как только ее кожа соприкасалась с кожей ведьмака, но с каждым разом становилось все проще спрятать неловкость и смущение. Одним словом — приноровилась. Хвала пресвятой Мелитэле, что ведьмаки не умеют читать мысли. Иначе она бы давно сквозь землю провалилась из-за своих неуемных позывов. Видать, мужское общество на нее так влияло, ведь раньше кроме трав, кореньев и всяческих снадобий ее подобного рода влечения совершенно не беспокоили.
— Есть охота, — неловко улыбнулась девушка.
Эскель вышел из оцепенения и будто бы опомнившись поднялся и направился к Васильку. Некоторая часть провианта была в его сумках, чтобы не загружать только бедного Стебля. Да и его конь был на порядок сильнее и крепче, чем беспородный скакун Деры. Но в выносливости ему не откажешь, как ни крути. Стойко выдержал весь путь и даже не попытался взбрыкнуть.
Вытащив из сумки сверток с хлебом и луком, а еще шпик, заботливо засоленный мясником и завернутый в плотную льняную ткань, он двинулся к Фредерике.
Руки она все еще держала раскрытыми на своих коленях. Видать, из-за ран даже не могла согнуть. Но ничего, Эскель вспомнил как сам учился объезжать коней. Муторное было дело. А сколько раз его из седла выбрасывало и сосчитать нельзя. Благо, что мозги все не отбил и спину уберег. А переломы рук и ног срослись в считанные дни. И уж какие-то там натертости — сущий пустяк. И Дера это поймет. Например тогда, когда почувствует первые лопнувшие мозоли на ладонях от работы с мечом. Он, конечно, не питал особых надежд насчет ее умений, но обучить азам все же стоило. Глядишь, как-нибудь спасут ей жизнь. Это ведь большак, и тут может произойти все что угодно. Тем более с беззащитной девкой, у которой из арсенала только язык без костей и изнеженность княжны.
Разложив еду прямо на траве, ведьмак устроился рядом и так же оперся спиной о липовый ствол. Пахло от дерева сладко и чуть даже приторно. Но запах этот успокаивал и селил в душе давно забытое чувство беззаботности. Вспомнилось отчего-то, как в детстве он так же сидел под липой долгие часы и умиротворенно слушал шелест листвы. Она каким-то магическим образом выросла среди двора крепости и была довольно большой и раскидистой, а еще вокруг нее всегда летало много шмелей. Он старался слиться со стволом, чтобы его не заметил старик Весемир и не загнал ремнем обратно в лабораторию к остальным еще юным ведьмакам обучаться азам алхимии. Кажется, тогда ему было одиннадцать? Или, может, двенадцать? Так сразу и не сказать. Но возиться с эликсирами он невзлюбил примерно в таком возрасте. Отчасти из-за постоянно одолевающей скуки, отчасти из-за исполосованного ремнем зада. Из воспоминаний его вывел голос Деры, которая неторопливо жевала оторванный от серой буханки ломоть хлеба.
— Расскажи, как давно ты путешествуешь вот так?
— Что? — опомнившись Эскель оторопело взглянул на девушку.
— Замечтался? — она улыбнулась, но улыбка получилась какой-то вымученной. — Говорю, как давно ты путешествуешь по большаку?
— Так сразу и не скажу, — он призадумался и закинул в рот шпик с хлебом. — Наверное, где-то лет пятьдесят. Может больше, а может и чутка меньше.
— Сколько?! — травница закашлялась, подавившись.
Постучала себя кулаком в грудь, вспомнила о том, как болят ее ладони, зашипела и поуспокоилась. Но слезы из глаз все-таки брызнули.
— Пятьдесят, говорю, — хмыкнул Эскель и, сложив ноги одна на другую, закинул руки за голову.
— Это во сколько лет ты на большак выехал? — девушка пыталась на пальцах сосчитать разницу, прикидывая какой сейчас год и сколько должно быть лет ведьмаку.
— Лет в тридцать. Нас обучали совсем еще с соплячества. Примерно лет двадцать я только учился мечом махать да эликсиры варить, — он прикрыл глаза, намереваясь полчаса вздремнуть.
— То есть тебе… — она задумчиво подняла взгляд вверх, всматриваясь в трясущиеся на ветру ветки. — За восемьдесят?
— Восемьдесят девять, — крайне равнодушно поправил ведьмак.
— А выглядишь ты от силы лет на тридцать пять — сорок.
— Сочту за комплимент, — ухмыльнулся Эскель.
— А мне — двадцать три, — зачем-то смущенно сказала Дера, не переставая всматриваться в зеленую листву над головой.
— Соплячка еще, — не без улыбки подметил ведьмак.
— Сам ты такой, — насупилась девушка.
Ведьмак ничего не ответил, только отчего-то выдохнул и попытался все-таки задремать. По возрасту Дера ему в дочери годилась, если не во внучки, а он так бесстыже делал в ее сторону какие-то поползновения. Стало стыдно и даже гадко. О возрасте кметок и шлюх он как-то не задумывался, а если и возникали подобные мысли, то они быстро испарялись. Как раз тогда, когда он собирался и уходил, стараясь больше не возвращаться. А тут его это так сильно задело и даже кольнуло неприятно куда-то в грудь. Он ведь ее оберегать должен как неразумное дитя, а не пытаться при любом удобном случае под юбку влезть.
Фредерика больше вопросами не сыпала, а лишь откинулась на ствол и прикрыла глаза. В такой ее позе, с лежащими на согнутых ногах руками со стороны можно было подумать, что девушка вошла в транс. Ее лицо было безмятежно, а ветерок трепал и без того растрепанные косы. Эскель старался не подглядывать, но четко слышал ее выровнявшееся дыхание и ее запах, который теперь сложно было перепутать с чем-то еще. Телесный с едва уловимой травяной горечью. И отчего-то он казался ему родным. Будто уже встречался где-то. А где, вспомнить пока не удавалось.