Дважды повторять не нужно было. Травница засуетилась, зачем-то поклонилась и выскочила из хаты вслед за ведьмаком. А когда оказалась во дворе, то тут же отыскала его взглядом и широкими шагами сократила расстояние между ними.
— Кто это? — шепнула она, боясь, что чародей ее услышит.
— Хахаль Кейры и ее коллега. Дера, — он поставил корзину на траву возле пасущегося Василька и повернулся к девушке, взглянув на нее очень хмуро, — он не сделал тебе больно?
Дера отрицательно мотнула головой.
— А тебе не обидно, что он так… ну… говорил такое? — она с неловкостью заломила пальцы.
— Нет, конечно, — хохотнул ведьмак. — За, почти девять десятков, я уже перестал обращать внимания на такое.
— А… — она сдавленно выдохнула и замолчала.
— Что такое? — Эскель удивленно вскинул брови.
— Альбумины этих вот белых вдов…
— Бледных вдов. Это разновидность сколопендроморфов.
— Я знаю, что такое альбумины, но не уверена, что знаю, кто такие эти сколопендроморфы. Это те, кто рыл землю в Оброках? Сороконожки?
— Они самые. Так в чем дело-то?
— То есть… ну, если верить этому чародею, в тебе есть частички сороконожек?
Эскель даже не нашелся, что ответить. Он несколько раз молча открыл и закрыл рот, а затем разразился громким, заливистым смехом. Дера сразу зарделась и опустила взгляд, понимая, что, очевидно, ляпнула какую-то глупость. Ну, ей-богу, у ведьмака было две ноги, две руки, голова, шея и двадцать пальцев. Ясное дело, что этот беспардонный и хамоватый чародей мог навыдумывать всякой ерунды. А она так вот просто взяла и уши развесила.
— Говоря на чистоту, я и сам не знаю, какие там во мне есть частицы, — отсмеявшись, наконец, заговорил он.
— Скорее всего, этот негодяй просто захотел тебя задеть! — возмущенно воскликнула Дера. — Вот и наговорил чуши! Поэтому… прости, что я…
— Да черт с ним, — Эскель усмехнулся, небрежно махнув рукой.
Затем убрал упавшие на лицо волосы и перевел взгляд на коня. Осмотрел его, почесал пальцами покрытый щетиной подбородок, прикинув, что раз кроме седла и корзины он на него ничего грузить не будет, а значит, Стебля можно и не беспокоить. Двоих седлать слишком долго, а убраться отсюда подальше уж больно хотелось. Пока этот мерзкий чародей, кем бы он не приходился Кейре, был здесь.
— Очень неприятный тип, — успокоившись, констатировала травница и обхватила руками предплечья.
Ведьмак улыбнулся, и подхватив с тына седло, забросил его на спину Василька.
— Поедем на одном. Так быстрее, — зачем-то объявил он.
Дера кивнула, а сама уставилась на дверь ведущую в хату. Мерзкое чувство от липких холодных пальцев на ее лице заставляло по коже ползти стаи мурашек. Она ведь не подопытная какая-то, чтобы вот так бесцеремонно ее ощупывать. А еще у него плохо пахло изо рта. Фредерику снова передернуло. И как ее наставница вообще могла обратить внимание на такого, как этот Александэ̀р? Он ведь одна сплошная концентрация всего самого отвратительного, что может быть в человеке. Поймав себя на мысли, что у такого предпочтения Кейры могли быть более прагматические причины, травница взглянула на Эскеля, который проверял насколько хорошо затянута подпруга. Захотелось обсудить этого пренеприятнейшего типа, но пришлось воздержаться. А то подумает еще, что она сплетница какая-то. Стало грустно от того, что рядом нет Алисьи. Подумать только, они уже столько времени не виделись. С обществом чародейки Фредерика, конечно, перестала так остро ощущать нехватку женского общества, но все равно это было не то. У них сложились хорошие отношения, но не настолько, чтобы пускаться во все тяжкие, как с дражайшей подругой. Да и с ней особо не посплетничаешь.
— Так, все готово, — наконец объявил Эскель, выдергивая травницу из раздумий. — Давай, залезай и поехали. Ты — в седле с корзиной, а я поведу коня. Как раз разомну кости.
— Как скажешь, — улыбнулась Дера, и поставив ногу в стремя, с трудом влезла в седло.
Завалилась на живот, подтянула себя руками, покрутилась и, наконец, уселась. Все-таки за эти дни, что ей приходилось обходиться без коня, она растеряла те крупицы навыков, которые успела заполучить. Тело отозвалось ноющей болью. И пусть ушибы и ссадины уже подзатянулись и перестали беспокоить, но разум услужливо напоминал о том, как больно выпадать из седла.
Эскель убедился, что девушка уселась, как полагается, вручил ей корзину, взял Василька за поводья и повел к выезду со двора. Фредерика осознала, что это первая ее поездка за столь продолжительное время. Из-за этого в груди начало разрастаться предвкушение и трепет. Конь шел медленно, махал хвостом, фырчал и глухо стучал копытами по земле, заставляя пыль подниматься в воздух. Дера принюхалась и блаженно застонала. Пахло пшеницей, а еще землей. Василек мерно покачивался под ней, ведьмак шел рядом, а ветер приятно трепал небрежно вьющиеся локоны русых волос. Что может быть лучше?
А если начистоту, то первые за долгое время ей было так хорошо. На душе спокойно, но сердце почему-то гулко стучало в груди. Оно ей даже напомнило птицу в клетке. Только намекни и вылетит на волю. Чувство безопасности и внутреннего комфорта заботливо обволакивало, укачивало, усыпляло бдительность. Да и о какой бдительности может идти речь, когда рядом Эскель? Вопреки тому, что он сделал в тот злополучный день, она так и не смогла испытать по отношению к нему что-то сильнее кратковременного испуга и обиды. Но и те быстро прошли и забылись. Может, чародейка подмешивала что-то эдакое в свои отвары, что они выбили все плохое из головы и сердца, а может все дело в том, что на него просто невозможно было злиться или настолько сильно бояться. Он сделал для нее слишком много хорошего, чтобы одной нелепой оплошностью перечеркнуть все.
— Спасибо тебе. И знаешь, я так рада, что ты со мной, — пропела травница и растянула губы в смущенной улыбке.
Эскель поднял голову и взглянул на нее. Не скрыл удивления, но коротко кивнул, мол не за что. Он понимал, что Дера сейчас на эмоциях. Как минимум оттого, что впервые за неделю выбралась куда-то дальше двора, а еще местность и впрямь была очень красивой и располагающей к приятному трепету. Ко всему этому, вокруг было слишком спокойно. И осознание того, что страна все стремительней погружается в войну и разруху, притуплялось и вытеснялось из разума пением птиц, тишиной и общей благодатью. Тогда, в спешке он и не заметил этого. Но когда у тебя на руках бессознательный и больной человек, уж явно не до созерцания местных красот. А потом все закрутилось с Мурривелем. После которого пришлось долго собирать себя в кучу. В общем, сам он начал смотреть по сторонам только несколько дней назад. Но такое приподнятое настроение Деры его и самого расслабило, заставило повеселеть и отпустить тревоги.
Место особо не выбирали, потому устроились под первым попавшимся деревом на окраине поля. Вокруг росли лютики, склоняя свои яркие, желтые бутоны от дуновения ветра, а над полем то и дело кружили воробьи. Пшеница пока еще толком не проклюнулась, но эти маленькие и юркие птички подъедали вредных для колосьев насекомых.
Фредерика уселась на услужливо расстеленное покрывало, подогнув ноги под себя, и принялась копаться в корзине. Ведьмак же, привязав к седлу поводья, пустил Василька побродить по округе, а сам уселся рядом, широко раскинув согнутые в коленях ноги. Прислушался, втянул носом воздух и окончательно успокоился. По близости никого не было, а значит, можно даже самую малость вздремнуть.
У травницы сложилось такое впечатление, что собирала их чародейка на несколько дней. Помимо буханки хлеба, яблок, сыра и увесистого куска шпика с луком в корзине еще обнаружился кувшинчик с вином, два деревянных, неглубоких стакана и мешочек со всем необходимым для практики ритуала, над которым Дера корпела в последнее время. И в свете своих «ошеломительных» успехов о том, чтобы опробовать гидромантию она даже и не мечтала.
— Видимо, у Кейры большие планы на этого чародея, — усмехнулась девушка, принимаясь раскладывать все содержимое мешочка перед собой.