Но от искушения безумно сложно было отказываться. Все-таки запретный плод… Смолоду Высоцкий понимал: «Первое и самое главное, ради чего все идут сниматься в кино, то, что у кино такая колоссальная аудитория – несколько десятков миллионов человек. А в театре – это один спектакль, тысяча человек, и все…»
Первый раз я увидел Высоцкого в 1958 году, осенью, вспоминал Геннадий Полока. (Выпускник ВГИКа тогда начинал у Бориса Барнета, «запустившегося» с фильмом «Аннушка», вторым режиссером.) Я послал ассистентов в Школу-студию МХАТа – сказали, что там наиболее интересный курс. Все пришли такие громадные, огромные, плечистые, с басами. И пришел с ними мальчик – очень стройный, с великолепной фигуркой, как игрушка: талия, прелестные ноги, плечи чуть вислые, вперед, как у гимнастов бывают, с очень нежным лицом и с сиплым голосом. Не тем хриплым, который мы знаем, а сипловатым, иногда высокие ноты просто не говорил – видимо, несмыкание было в то время, что ли? Он был тихий, кроткий… Барнет заинтересовался… Он держался особняком от своих нарочито шумных товарищей, изо всех сил старавшихся понравиться режиссеру. За внешней флегматичностью в этом парне ощущалась скрытая энергия.
– Кажется, нам повезло, – шепнул Барнет, не сводя глаз с щупловатого студийца. – Вот кого надо снимать…
Разочарованные ассистенты принялись горячо отговаривать Бориса Васильевича, и он, только что переживший инфаркт, устало замахал руками:
– Ладно, ладно! Успокойтесь!.. Не буду…
И снял другого, который всех устраивал.
Были и иные робкие попытки молодого актера утвердить себя на экране. Но дальше фотопроб к фильмам «Над Тиссой», «Северная повесть» дело не шло. Назвать прорывом кинофильм «Сверстницы» – значит соврать. «Моя первая роль в кино, – с улыбкой вспоминал Высоцкий, – где я говорил одну фразу: «Сундук и корыто». Волнение. Повторял на десять интонаций. И в результате – сказал ее с кавказским акцентом, высоким голосом да еще заикаясь… Первое боевое крещение».
Спасибо, хоть какую-то копейку за эту канитель платили. «О его первых массовочных съемках я ничего не знала… Как он зарабатывал деньги на поездки в Киев, он мне не говорил», – говорила наивная возлюбленная Иза.
На 240-рублевую стипендию, конечно, было не разгуляться и не наездиться. Надо было выкручиваться. Добро, хоть жил дома. А каково было ребятам в общаге?
Вильдан вспоминал, как Высоцкий «иногда таскал нам жратву, когда особенно было голодно… Часто говорил: «Роман, пойдем ко мне, попьем чайку». И накормит как следует. Всегда это было очень кстати. Однажды в особо трудный период, перед самой стипендией, он приготовил дома целый противень горячей картошки с мясом и, старательно накрыв его, перебежал через дорогу и принес в общежитие. Надо было видеть наш восторг…»
Но тут еще выяснилось, что дебютантке Изе жить в Киеве негде. Только через какое-то время директор поселил новенькую в свободной комнатушке (то ли бывшей гримерке, то ли кладовой) в самом театре.
По соседству в подобных же условиях (вернее, вовсе без оных) обретался еще один беспризорный, но неунывающий молодой член труппы Паша Луспекаев (будущий знаменитый таможенник Верещагин из «Белого солнца пустыни»). В один из своих приездов к молодой жене еще более юный и пылкий Высоцкий едва не подрался с темпераментным Луспекаевым, когда тот, изрядно «заложив» от тоски и одиночества, стал ломиться в двери к симпатичной соседке, ласково называя ее то ли «киской», то ли «рыбкой». Ситуация анекдотическая. То есть, с точностью наоборот. Или, как в будущей песне:
Потом, я помню, бил друзей твоих,
Мне с ними было как-то неприятно,
Хотя, быть может, были среди них
Наверняка отличные ребята…
Рядом с «жилплощадью» Изы был кабинет заведующего труппой, где имелся телефон. Молодожены, само собой, вели ночами нежные разговоры. Нина Максимовна вспоминала, что в их коммуналке телефон находился в прихожей, и сын во время своих амурных междугородних переговоров накрывался подушкой, дабы не потревожить соседей. Разговоры были долгими, и когда нетерпеливые телефонистки произносили сакраментальное: «Ваше время истекло!» Владимир умолял: «Девочки милые, подождите минуточку, мы сейчас опять про любовь начнем…» Кто знает, не с тех ли пор поэт питал возвышенные чувства к девушкам, законспирированным под именем «07»?..