«Двести с лишним штук больших кубиков деревянных с картинками. Он строил из них замки, пароходы, потом были машинки, а гаражом была тумбочка – он букву «р» не выговаривал и произносил «га-аж». Потом ему подарили лошадку… Она была покрыта шкурой настоящей, со стеклянными глазами и на очень больших колесах, даже взрослые на ней катались… Кормил ее понарошку…
К двум годам говорил уже хорошо. И большие стихи знал. «Почемучку», «Детки в клетке» Маршака… Обязательно должен был встать на что-то высокое. Отбрасывал волосы назад, как настоящий поэт, и читал:
Мама всегда с охотой рассказывала о тех годах, были бы свободные уши. Всем моим женам, усмехнулся Владимир, услышав, как в кухне Нина Максимовна, угощая Марину чаем, усердно «просвещала» ее относительно «уникальных» способностей малолетнего чтеца-декламатора. Он не выдержал, заглянул к своим женщинам и с порога кухни завершил детское стихотворение взрослой присказкой:
– Да ну тебя, – махнула рукой мама. – Взрослым ведь и правда нравилось, как ты читаешь стихи, аплодировали, хвалили…
– Конечно, конечно, – тут же согласился сын. – И обещали присвоить звание народного артиста… Ну, ладно, антракт. Марин, поехали, нас Севка Абдулов уже заждался…
Он знал мамины рассказы наизусть, разнообразием они не отличались. А когда пытался выудить какие-то детали, она все повторяла без изменений, один к одному, как заученную роль:
«…Ему было около двух лет, когда отец купил ему клюшку и мячик. Вова ходил по комнате и приставал ко всем взрослым.
– Будем играть в хоккей! – произносит это взрослым грубоватым голосом.
Его отсылают к спящему на кровати дяде Яше. Володя берет клюшку, что, надо сказать, была выше его в полтора раза, и идет к дяде. Снова начинает свое монотонно-назойливое:
– Дядь Яш, а, дядь Яш, вставай. Вова хочет играть в хоккей!
В ответ – ноль реакции. Но невнимание заканчивается для соседа плачевно: Володя со всего маху пихает ему клюшку в самое уязвимое место.
– Ты что ж делаешь?! – в ярости вскакивает сонный дядя Яша.
– Вова хочет играть в хоккей…»
Наказывать? А как же, наказывала: «В угол ставила. А самой жалко его было. Он стоит в углу, бурчит себе под нос скороговоркой: «Я больше не буду». А мне хочется, чтобы он громко мне сказал. Я говорю: «Повтори, что ты сказал». – «Ничего не сказал». Гордый был очень…»
Мама вела привычные диалоги с собственной памятью, кружа хоровод воспоминаний, в котором один сюжет, послушный воле монтажера-невидимки, как в кино, сменялся другим: «Я очень увлекалась театром, но когда ребенок маленький, не очень-то пойдешь. Но все-таки я с ним очень рано начала ходить в театр. И эти походы никогда бесследно не проходили. Когда он возвращался, то дома перед большим зеркалом что-то изображал. На балет водила тоже… Когда домой приходили, то тоже пируэты какие-то делал… Мы устраивали разные спектакли. «Мужичок с ноготок», например. Володя надевал Семена Владимировича сапоги – они ему были до самой талии, – и он так чудно, прекрасно читал это: «Ну, мертвая!» А к спектаклю «Свадьба цветов» шили из бумаги костюмы. Помните: «Ты прекрасная гвоздика, ты душистый мой жасмин, тосковала ты без друга, и скучал лишь я один»?.. Спектакли проходили или в одной из комнат, или в коридоре…
А входная плата на спектакли у нас была: кто сидел – пять копеек платили, кто стоял – три копейки… На покупку бумаги, ленточки и всего прочего для следующих спектаклей…».
Такой вот нехитрый хозрасчет, как учили.
В безмятежных рассказах о предвоенных годах родители практически не упоминали друг друга. Что, конечно же, было их личным делом. Но по этим и некоторым иным деталям хроники семьи Высоцких так или иначе проступает взаимная разобщенность, холодок отчужденности, который, конечно, вовсе не грел маленького человека Володю Высоцкого. Теплоты не было. Мирное сосущестование родителей оборачивалось для него скрытым сиротством.
«Не досталось им даже по пуле…»
Представляя свою «Балладу о детстве», Владимир Семенович говорил: «Пришла пора писать мемуары. Но я никогда не буду, наверное, писать их в прозе, а будут маленькие зарисовки из моего детства… Военные годы… У меня остались только в детском мозгу…»