Ноги его занемели, пальцев на них он уже не чувствовал. Сказал об этом Родэ. Тот медленно остановился.
— Садитесь, — сказал он, — снимайте ботинки.
Форестер размотал обмотки и попытался негнущимися пальцами развязать шнурки. Это простое дело заняло у него около пятнадцати минут. Пальцы застыли, шнурки обледенели, а мозг плохо контролировал действия рук. Наконец ему удалось снять ботинки и две пары носков, которые на нем были.
Родэ внимательно осмотрел его ноги.
— Начало обморожения, — сказал он. — Растирайте свою левую ногу, а я буду растирать правую.
Форестер энергично набросился на свою ногу. Первый палец совершенно потерял чувствительность и был белым, как кость. Родэ был совершенно безжалостен — он бешено тер его ногу и не обращал внимания на мольбы и вопли, вырывавшиеся у него от страшной боли. Наконец нормальная циркуляция крови возобновилась, нога была словно в огне. Родэ строго сказал:
— Не допускайте этого впредь. Все время работайте пальцами — представьте, что вы играете на рояле ногами. Дайте-ка мне посмотреть ваши руки.
Форестер протянул ему руки.
— Хорошо, — заключил Родэ. — Но следите за пальцами рук и ног, за кончиками ушей и носом. Трите их все время. — Он повернулся к Пибоди, сидевшему на снегу, как мешок. — А с этим что?
С трудом Форестер всунул ноги в замерзшие ботинки, завязал шнурки и обмотки. Затем он поднялся и помог Родэ снять ботинки с Пибоди. Это было все равно, что обхаживать чучело, — он не мешал и не помогал им, позволяя делать с собой все, что угодно.
Пальцы его ног были сильно обморожены, и они начали их массировать. Через десять минут он вдруг застонал, и Форестер увидел, как в его глазах промелькнула искра сознания.
— Дьявол! — запротестовал Пибоди. — Вы делаете мне больно.
Они продолжали работать, не обращая на него никакого внимания. Внезапно Пибоди вскрикнул и стал вырываться, но Форестер крепко держал его.
— Будьте благоразумны, — прокричал он ему в ухо, — иначе потеряете ноги!
Ему удалось утихомирить Пибоди, и Родэ еще некоторое время тер ему ноги, пока не счел, что опасность миновала.
— Двигайте все время пальцами, — посоветовал он то же, что и Форестеру.
Пибоди стонал от боли, но эта боль, кажется, вывела его из летаргического состояния. Он смог сам надеть носки, ботинки, завязать обмотки. Пока он все это проделывал, с его уст срывался монотонный поток проклятий и ругательств, направленных в адрес гор, Родэ, Форестера и судьбы, которая затянула его в эту переделку.
Форестер переглянулся с Родэ, который слегка улыбнулся и, беря ледоруб, сказал:
— Все. Пошли. Надо выйти отсюда.
Где-то на середине ледника, после нескольких бесплодных попыток пройти дальше, Родэ подвел их к трещине и объявил:
— Здесь мы будем перебираться на ту сторону. Другого выхода нет.
В этом месте был снежный мост, соединивший два края трещины, — хрупкая снежная полоса. Форестер подошел поближе и посмотрел вниз. Дна он не увидел. Родэ сказал:
— Снег может выдержать нас, если мы будем ползти, чтобы распределить вес на большую площадь. — Он тронул Форестера за плечо. — Вы идете первым.
Пибоди внезапно проговорил:
— Я не буду переходить на ту сторону. Что я, сумасшедший, что ли?
Форестер поначалу хотел сказать примерно то же самое, но то, что это сказал такой человек, как Пибоди, пристыдило его.
— Вы будете делать то, что вам говорят, — рявкнул он грубо, ощущая, что адресует эту фразу не столько Пибоди, сколько самому себе, допустившему минутную слабость.
Родэ опять удлинил соединявшие их куски веревки, чтобы каждый мог спокойно преодолеть пятнадцатифутовое пространство, и Форестер подошел к трещине.
— Не на коленях, а по-пластунски, — сказал Родэ.
С внутренним трепетом Форестер лег на живот и извиваясь вполз на мост. Он двигался вперед, вспоминая, чему его учили в армии, и видел, как по краям перемычки осыпается и с шелестом пропадает в пропасти снег. Он был рад тому, что сзади него вилась веревка, хотя понимал, что в случае чего она вряд ли выдержит его, и с еще большей радостью ощутил себя, наконец, на другом краю трещины, где некоторое время лежал, задыхаясь и обливаясь потом. Затем он встал и повернулся.
— Все в порядке? — спросил Родэ.
— Прекрасно, — ответил он и вытер пот со лба прежде, чем он успел замерзнуть.
— К черту! — закричал Пибоди. — Вам не удастся загнать меня на эту штуку.
— Вас же страхуют веревкой с обеих сторон, — сказал Форестер. — Вы не можете упасть. Правда, Мигель?
— Конечно, — подтвердил Родэ.
Пибоди смотрел затравленным зверем. Форестер сказал:
— Ладно, черт с ним. Перебирайтесь, Мигель, и оставьте этого глупца там.
Голос Пибоди дрогнул.
— Вы не можете оставить меня здесь! — закричал он.
— Неужели? — с издевкой сказал Форестер. — Я ведь вас обо всем предупреждал.
— Господи! — произнес Пибоди душераздирающим голосом и медленно подошел к трещине.
— Ложитесь! — скомандовал Родэ.
— На живот! — крикнул Форестер.
Пибоди лег на живот и стал медленно ползти. Его трясло, и дважды он останавливался, когда снег с сухим шорохом обрывался с края моста. По мере приближения к Форестеру его движения участились, он пополз быстрее. Вдруг он не выдержал, встал на четвереньки и почти побежал.
— Ложитесь, вот идиот! — завопил Форестер.
И тут же вверх взвился столб снежной пыли, Пибоди врезался в Форестера и сбил его с ног. Мост с шумом рухнул, и глухое эхо покатилось по горам. Когда Форестер поднялся, то сквозь пелену оседающего снега увидел беспомощно стоявшего на другой стороне Родэ.
Он резко повернулся и схватил Пибоди, который вцепился в снег в дикой радости оттого, что ощутил под собой твердую основу. Вздернув его вверх, он дважды ударил его кулаком по лицу.
— Ты, гнус, подонок, хоть раз ты можешь что-нибудь сделать правильно?
Голова Пибоди мотнулась из стороны в сторону, в глазах была пустота. Форестер отпустил его, и он свалился на снег, бормоча что-то бессвязное. Ударив его еще раз ногой, Форестер повернулся в сторону Родэ.
— Что же теперь делать, черт возьми?
Родэ казался невозмутимым. Он поднял ледоруб и, нацелив его, как копье, сказал:
— Отойдите!
Размахнувшись, он бросил ледоруб, и тот вонзился в снег рядом с Форестером.
— Вгоните его в снег как можно глубже, — сказал он. — Я попробую перебраться с помощью веревки.
Форестер потрогал рукой веревочную петлю на поясе.
— Знаете, она не очень прочная. Вашего веса может не выдержать.
Родэ смерил глазами расстояние.
— Я думаю, что если сложить ее втрое, выдержит.
— Речь идет о вашей шее, — заметил Форестер и начал вбивать ледоруб в снег.
Но он отдавал себе отчет в том, что в действительности речь идет и о его жизни. Без Родэ он ни за что не выберется отсюда, тем более обремененный Пибоди.
Он вогнал ледоруб в снег на три четверти и проверил, крепко ли он сидит. Затем он подошел к Пибоди, хныкавшему на снегу, снял с него веревку и перебросил конец Родэ. Тот обвязался им и сел па край трещины, глядя вниз, в пропасть, так спокойно, как будто он сидел в кресле на террасе дома.
Форестер закрепил тройную веревку вокруг пояса, вдавил каблуки ботинок в снег.
— Я постараюсь принять возможно больше веса, — сказал он.
Родэ натянул веревку, подергал ее и остался доволен.
— Подложите что-нибудь под веревку, чтобы она не перетерлась, — попросил он.
Форестер снял капюшон, сложил его вдвое и подоткнул под веревку там, где она соприкасалась с ледяным краем трещины.
Родэ опять потянул веревку, смерил глазами расстояние, нашел на противоположной стене трещины точку своего соприкосновения с ней — оттолкнулся.
Форестер увидел, как он исчез из виду, и почувствовал, как резко натянулась веревка. Затем послышался стук — ботинки Родэ ударили по стене. К счастью, натяжение веревки не ослабло, значит, все идет удачно. Родэ оставалось теперь только вскарабкаться вверх. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем голова его появилась над краем трещины. Форестер подбежал к Родэ и помог ему выбраться. Вот человек! Он с восхищением смотрел на него. Дьявольски отличный парень. А Родэ в это время сидел недалеко от края и вытирал пот со лба.