Он долго смотрел на нее. Он страшно устал, в последнее время спал урывками, и напряжение этих дней сказывалось. Правда, теперь на ночное дежурство становились также мисс Понски и Бенедетта, так что стало немного полегче. Вблизи моста Виллис и Армстронг возились с требуше. О'Хара сначала решил пойти и помочь им, но передумал. «Ну его к черту! — пронеслось у него в голове. — Может же О'Хара хоть час уделить самому себе!»
Противник — этот странно безликий противник — раздобыл еще один джип. Его подогнали к мосту, и он теперь вновь был освещен. Они явно не хотели, чтобы в ночное время кто-нибудь подобрался к мосту и поджег его. О'Хара никак не мог понять, чего они там ждут. Прошло уже два дня, как был сожжен грузовик, а никаких наступательных действий на том берегу не предпринимали, если не считать бесполезной и беспорядочной винтовочной стрельбы. «Что-то они все же готовят, — подумал он. Это, видимо, окажется сюрпризом».
О'Хара задумчиво разглядывал бутылку. Форестер и Родэ к утру будут уже на пути из рудника к перевалу.
Интересно все-таки, удастся ли им пройти? Он был честным в разговоре с Виллисом: он действительно сомневался в том, что есть хоть какая-то надежда на них. Если они не перейдут на ту сторону, а может, даже если и перейдут, — противник одержит победу. Бог войны — на его стороне, потому что там народ.
Протяжно вздохнув, он взял бутылку, откупорил ее, сдаваясь на милость сидевшим у него в душе бесам.
IV
Мисс Понски сказала:
— Вы знаете, мне все это нравится. Правда.
Бенедетта посмотрела на нее с беспокойством.
— Нравится?
— Да, нравится, — повторила мисс Понски с удовлетворением. — Я никогда не думала, что мне выпадут такие приключения.
Бенедетта сказала осторожно:
— Вы знаете, что нас всех могут убить?
— Да, дитя мое. Я знаю. Но теперь знаю, почему мужчины воюют. По той же причине они любят игры. Только на войне ставка более высока — их собственные жизни. Это придает переживаниям определенную остроту. — Она плотнее запахнула пальто и улыбнулась. — Я учительствую в школе уже тридцать лет. И я знаю, что обычно думают об училках — они скучны, ворчливы, прозаичны. Но я такой никогда не была. Пожалуй, я была слишком романтична, в ущерб себе. Я рассматривала жизнь через призму старинных легенд, исторических романов, а она ведь совсем другая. Однажды я встретила человека… — Бенедетта молча слушала, не желая прерывать эти удивительные откровения. Мисс Понски запнулась и затем взяла себя в руки. — В общем, вот такой я и была — романтической девушкой, постепенно взрослевшей, продвигавшейся по службе. Я стала старшим учителем — своего рода драконом для школьников. Но в свое свободное время я по-прежнему чувствовала себя немного романтиком. Я, кстати, неплохо фехтовала, когда была помоложе, а позже стала упражняться в стрельбе из лука. Но мне всегда хотелось быть мужчиной, уехать куда-нибудь, испытать острые чувства от приключений. Мужчины все же намного свободнее нас, знаете ли. Я почти оставила все свои надежды, когда случилось все это. — Ее лицо расплылось в счастливой улыбке. — И вот сейчас, когда мне уже почти пятьдесят пять, я попала в такую отчаянную переделку. Я знаю, что меня могут убить, но это стоит того. Я за многое вознаграждена.
Бенедетта в недоумении смотрела на нее. То, что происходило с ними, угрожало разрушить все надежды ее дяди на будущее страны, а мисс Понски видела все в романтическом свете какого-нибудь романа Стивенсона, как пряную приправу к ее пресной жизни. Совсем недавно она была в состоянии паники, когда ей пришлось убить человека, а теперь, когда руки ее уже окрасились кровью, ее взгляд на человеческую жизнь изменился. И теперь, когда или если она вернется домой, в свой любимый, безопасный Саутбридж, он ей будет казаться слегка нереальным, а реальностью будут мрачные склоны гор, над которыми витает смерть, и чувство скоротечности жизни оттого, что опасность заставила сильнее биться в жилах ее старую девичью кровь.
— Но я что-то разболталась, — проговорила быстро мисс Понски. — Пойду к мосту. Я обещала мистеру О'Харе. Такой мужественный молодой человек, не правда ли? Но временами он выглядит таким печальным.
— Я думаю, что он несчастлив, — тихо ответила Бенедетта.
Мисс Понски важно кивнула в знак согласия.
— В его жизни было большое горе, — сказала она.
И Бенедетте стало ясно, что она видит О'Хару в качестве мрачного байронического типа, соответствующего тому мифу, в котором она жила. «Но он же не такой, — воскликнула она про себя. — Он нормальный человек из плоти и крови и глупый, конечно, потому что не хочет, чтобы ему кто-нибудь помогал, чтобы кто-то разделил его переживания». Она думала о том, что произошло с ними в лагере, о его поцелуе, о том, как он взволновал ее, и о том, как он стал необъяснимо холоден к ней после этого. Если он не хочет никому отдавать частицы своей души, то такой человек — не для нее, но ей так хотелось в этом ошибиться.
Мисс Понски подошла к выходу из убежища.
— Смотрите, какой туман! — воскликнула она. — Надо быть еще более внимательными на дежурстве.
Бенедетта отрешенно сказала:
— Я спущусь через два часа.
— Хорошо! — жизнерадостно отозвалась мисс Понски и застучала каблучками по камням на пути к мосту.
Некоторое время Бенедетта сидела молча и штопала прореху в своем пальто. Иголку она всегда носила с собой, воткнутой во внутренний карман своей сумочки. Закончив эту небольшую домашнюю работу, она подумала, что рубаха у Тима тоже порвана и она смогла бы заштопать ее.
Он был мрачен и отчужден за ужином и после сразу же ушел вдоль берега вправо от моста. Что-то было у него на уме, но она не остановила его, а только заметила направление, в котором он скрылся. Теперь она накинула пальто, вышла из убежища и направилась на его поиски, осторожно обходя камни.
Она нашла его неожиданно по звяканью стекла о камень. Тихо подошла сзади и увидела, что он сидит с бутылкой в руке, смотрит на луну и напевает какой-то мотив. Бутылка была уже наполовину пуста.
Заметив ее, он повернулся и протянул ей бутылку.
— Выпейте, это полезно для здоровья. — Он говорил хрипловато и невнятно.
— Нет, спасибо, Тим. — Она села рядом. — У вас порвана рубашка. Я ее заштопаю, пойдемте в убежище.
— Ах, маленькая женщина, дом в пещере — это прекрасно. — Он невесело рассмеялся.
Она показала на бутылку.
— Вы думаете, сейчас это так необходимо?
— Это необходимо в любое время, но сейчас — особенно. — Он помахал бутылкой в воздухе. — Пейте, ешьте, веселитесь, все равно мы все умрем. — Он протянул ей бутылку. — Отпейте-ка глоточек.
Она взяла ее и быстрым движением разбила о камень. Он протянул руку, словно желая спасти бутылку, и сказал раздраженным тоном:
— Для чего это вы сделали, черт возьми?
— Ваше имя не Пибоди, — отрезала она.
— Что вы об этом знаете? Мы с Пибоди старые приятели, дети бутылки. — Он вдруг стал шарить рукой по земле: может, она не совсем разбилась, может, что-нибудь осталось. Внезапно он отдернул руку. — Черт, я, кажется, порезался. — И он истерически засмеялся. — Смотрите, у меня палец в крови.
Она увидела, как из пальца действительно текла черная в лунном свете кровь.
— Вы безответственны, — строго сказала Бенедетта. — Дайте-ка руку. — Она приподняла юбку и оторвала от белья кусок материи для бинта.
О'Хара разразился хохотом.
— Классическая ситуация. Героиня бинтует раненого героя и делает все, что придумал для таких случаев Голливуд. Как благородный человек, я сейчас должен скромно отвернуться, но у вас красивые ноги, и мне нравится на них смотреть.
Она молча бинтовала его руку. Он посмотрел на ее темную головку и сказал:
— Безответствен? Наверное, так. Ну и что? За что мне нести ответственность? Пусть он провалится, весь этот мир, мне до него нет дела! — Он опять стал напевать. — Нагим пришел я в этот мир, нагим я выйду из него. А что лежит в середине, все это чепуха.