— Лопец довел Кордильеру до нищеты, — сказала девушка и, гордо подняв голову, продолжала: — И когда мой дядя появится в Сантильяне, люди восстанут, и с Лопецом будет покончено.
— Это вполне вероятно, — согласился Форестер. — Народ любил вашего дядю. Я полагаю, вы подготовили почву для его прибытия?
Она кивнула:
— Демократический комитет борьбы все подготовил. Все, что теперь нужно, — это чтобы дядя появился в Сантильяне.
— А он туда может и не попасть, — сказал О'Хара. — Кто-то пытается помешать этому. Если это не Лопец, так кто?
— Коммунисты, — выпалила девушка с ненавистью. — Они не могут допустить, чтобы дядя опять пришел к власти. Они хотят Кордильеру для себя.
— Похоже на то, — сказал Форестер. — Лопец уже политический труп в любом случае. Так что остается Агиляр против коммунистов. Ставка — страна Кордильера.
— Они еще не вполне готовы, — сказала девушка. — У них нет достаточной поддержки среди населения. За последние два года они довольно искусно проникали в правительство, и если они добьются своего, то в одно прекрасное утро люди проснутся и увидят, что Лопеца нет, а на его месте коммунистическое правительство.
— Одна диктатура сменит другую, — сказал Форестер. — Неплохо придумано.
— Но сейчас они еще не готовы избавиться от Лопеца, — сказала девушка. — А дядя может разрушить их планы — он прогонит и Лопеца, и правительство. Он проведет выборы — впервые за девять лет. Вот коммунисты и пытаются помешать ему.
— Вы думаете, Гривас был коммунистом? — спросил О'Хара.
Форестер щелкнул пальцами.
— Разумеется. И это объясняет его последние слова. Он был коммунистом, сомнений нет. Латиноамериканского покроя. Когда он произнес «Вивака», то хотел сказать: «Вива Кастро!» — Его голос стал жестким. — И его дружки действительно могут быть здесь с минуты на минуту.
О'Хара вдруг резко повернулся и обратился к Родэ:
— А какова ваша роль, сеньор Родэ?
— Все в порядке, сеньор О'Хара, — сказал Агиляр слабым голосом. Мигель — мой секретарь.
Форестер оценивающе окинул взором фигуру Родэ.
— Скорее уж ваш телохранитель.
Агиляр сделал рукой жест, словно говоря — какая разница? и Форестер спросил:
— А почему вы обратили на него внимание, О'Хара?
— Не люблю людей с пистолетами, — коротко отрезал О'Хара. — Особенно тех, кто может оказаться коммунистом. — Он обвел взором помещение сарая. — Хорошо. Есть еще джокеры в колоде? Что вы о себе скажете, Форестер? Я вижу, что для простого американского бизнесмена вы неплохо разбираетесь в местной политике.
— Не говорите глупостей, — сказал Форестер. — Если бы я не разбирался в местной ситуации, моя корпорация давно бы избавилась от меня. Наши дела в немалой степени зависят от того, какое здесь правительство, и не дай бог, если в Кордильере к власти придут коммунисты.
Он достал бумажник и извлек из него визитную карточку, которую и передал О'Харе. На ней значилось: Раймонд Форестер, торговый представитель корпорации Ферфилд в Южной Америке.
О'Хара, возвращая карточку, спросил:
— Гривас был единственным коммунистом на борту? Я вот что имею в виду: когда мы садились, кто-нибудь из пассажиров как-то специально заботился о своей безопасности?
Форестер задумался, потом, покачав головой, сказал:
— Нет, кажется, для всех это было полной неожиданностью. — Он посмотрел на О'Хару одобрительно. — В настоящих обстоятельствах такой вопрос очень уместен.
— Что касается меня, — вдруг взорвалась мисс Понски, — то я не коммунистка. Одна мысль об этом…
О'Хара улыбнулся.
— Извините, мисс Понски, — сказал он подчеркнуто вежливо.
Родэ, склонившийся над миссис Кофлин, встал и сказал:
— Она умирает. Она потеряла много крови, у нее шок. Кроме того, на нее смертельно действует высота. Нужен кислород. Без него она обязательно умрет. — И сеньору Агиляру нужен кислород, он в тяжелом состоянии. — Он обвел всех взором. — Нам надо спускаться с гор. Нельзя оставаться на такой высоте.
О'Хара тоже чувствовал себя скверно. Страшно болела голова, колотилось сердце. Он долго жил в этой стране и знал, что такое «сороче» — высотная болезнь, и каковы се последствия. Разреженный воздух, кислородное голодание могли убить ослабленный организм. Он сказал:
— В самолете были баллоны с кислородом. Может, они сохранились.
— Да, — сказал Родэ. — Мы должны спуститься и посмотреть. А эту женщину сейчас лучше не трогать. Но если мы не найдем кислород, придется все же уходить отсюда.
Форестер заботливо произнес:
— Надо поддерживать огонь. Пусть все займутся поисками дров. — Он помолчал. — Принесите из самолета керосин. Он может нам понадобиться.
— Ладно, — сказал О'Хара.
— Давайте, — обратился Форестер к Пибоди. — Двигайтесь.
Пибоди лежал, хватая ртом воздух.
— Мне плохо, — еле выговорил он. — Головная боль просто убийственная.
— Это с похмелья, — сказал Форестер напрямик. — Вставайте-ка.
Родэ коснулся руки Форестера.
— Это — сороче, — отойдя в сторону, объяснил он. — От Форестера действительно толку мало. Пойдемте, сеньор О'Хара.
О'Хара вслед за Родэ вышел из сарая и содрогнулся в колючем холодном воздухе. Он осмотрелся. Посадочная полоса, похоже, была сооружена на единственном здесь гладком месте. Все остальное вокруг — крутые склоны, уступы и скалы. Рядом возвышались пики Анд, словно высокая цитадель, врезавшаяся в кристально-чистое холодное небо. Ее башни парили в высоте, ослепительно сверкая белизной снежных склонов на фоне яркой голубизны. Там, где из-за крутизны не было снега, темнели голые серые пики.
Было холодно, уныло и совершенно безжизненно. Не видно было ни одной полоски зелени, не слышно было птичьего щебета; только белизна снега, чернота скал и жесткая металлическая голубизна неба, столь же далекого и чужого, как и весь пейзаж.
О'Хара поплотнее запахнул куртку и посмотрел на другие сараи.
— Что это вообще за место? — спросил он.
— Это бывшие горные разработки, — сказал Родэ. — Медь и цинк. Вон там в горе — туннели. — Он показал рукой в конец посадочной полосы, и О'Хара увидел темные зияющие отверстия в скальной стене. — Но работать здесь невозможно, и добыча здесь никогда не велась. Ни один человек, даже живущие в горах индейцы, не может работать на такой высоте.
— Вы, значит, знаете эти места?
— Я хорошо знаю эти горы, — ответил Родэ. — Я родился неподалеку отсюда.
Они медленно шли вдоль полосы, и вскоре О'Хара почувствовал, что выдохся. Голова просто разламывалась, его подташнивало. Он тяжело дышал, с трудом всасывая разреженный воздух.
Родэ остановился и сказал:
— Не дышите с такой натугой.
— А что я могу сделать? — ответил О'Хара. — Мне же нужен воздух.
— Дышите естественно, без усилий, и получите достаточно воздуха. А если будете слишком глубоко заглатывать воздух, вы выдохнете из легких весь углекислый газ, а это нарушит формулу крови, и начнутся судороги. Ничего хорошего.
О'Хара умерил свое дыхание и сказал:
— Я вижу, вы разбираетесь в этих вопросах.
— Я когда-то изучал медицину, — коротко ответил Родэ.
Они дошли до конца полосы и заглянули вниз, за кромку обрыва. «Дакота» превратилась в груду металла. Правое крыло и хвост были оторваны. Родэ осмотрелся.
— Не стоит лезть прямо вниз. Найдем обходной путь. Это будет легче.
Им понадобилось много времени, чтобы добраться до самолета. Из кислородных баллонов сохранился только один. Его было довольно трудно отодрать от креплений и вынести наружу, так что пришлось поработать топором, все еще лежавшем на полу кабины.