Фаворит давно почувствовал, как смягчилось сердце человека, и в нем тоже рассосалось жесткое напряжение. Он сразу, как только самосвал бросил их вдвоем, понял: шедший рядом человек из-за него, Фаворита, поссорился с другим, уехавшим. Этот отвязал его от железа, выручил. Фаворит шел, четко и раздельно ставя копыта на твердь, будто учился ходить. В опасном беге за самосвалом он отвык от собственных ног, и сейчас каждый шаг был ему желанен.
Так они и шли — человек и лошадь — по тихому полю. Поровну падал на них свет солнца, одинаково мягко, ласково обдувал ветер. Оба пошли быстрее и легче, когда за холмом открылась свежая зеленая пойма, блеснула, притягивая, темная вода.
…Перевалив первый холм, Леха хотел вернуться назад, но раздумал. Он знал, что за вторым холмом будет вода: не сама Кислянка, а старая речка. Грахова с лошадью удобно было ждать на ней. Вода приманивала Леху. Он еще у хозяина не зря говорил о рыбе; было у него новое средство, и вот выдался удобный момент испробовать его. В свое время Леха и сетями ловил рыбу, и глушил. Все надоело. Сейчас в жестяной баночке под сиденьем было что-то такое… Не видел он еще, как оно действует.
Поставив самосвал у небольшой заводи, он вышел, осмотрелся. Старица длинно, с поворотами уходила в кочковатый луг, заросший местами мелким кустарником. Вдоль глади водоема узкими полосками бежала светлая рябь, и там, где она тускнела, упираясь в камыш, вода тихо вздыхала. Рыба здесь, заметил Леха, водилась, но не она, тощая в эту пору, нужна была ему. Не ради рыбы как пищи, а ради опыта приступил Леха к делу.
Достав из-под сиденья банку, он открыл крышку и задохнулся: ядовито-желтый дым прыгнул в лицо. Леха откашлялся, вынул из банки оранжевый марлевый шарик. Скатившись с ладони, шарик упал на землю. Трава вокруг него быстро желтела и увядала. Леха отступил, будто красивая ягода могла взорваться.
Он обрадовался, когда на взгорке показались Грахов и лошадь. Леха поспешно сел у заводи, потупился для приличия, но потом, искоса наблюдая за Граховым и лошадью, сообразил: напрасно суетился. Его не замечали вовсе. Леха удивился, затем испугался, глядя, как идут человек и лошадь, будто думают оба, и думают об одном и том же.
— Сюда, ребята! — как на подмогу позвал Леха, вставая и идя навстречу. Когда Грахов и Фаворит, вздрогнув, посмотрели на него, добавил, обращаясь к Грахову, который собрался расположиться поодаль: — Ладно, не дуйся. Дураков, что ли, вроде меня не видел? Иди-ка!
При этом он не отрывал глаз от шарика, налившегося бурой краской. Испепелив под собой траву, марлевый комочек жег теперь землю. Пока Грахов привязывал корду к самосвалу, Леха приделал к шарику хвост из ниток, подвесил гаечку. Подошел Грахов, отрешенный, прямой. На траве лежали уже три шарика с тремя хвостами разной длины. Леха колдовал над ними: на каждый выдавил по капле светлой жидкости из пипетки. Шарики шипели, вспухали, делаясь синими. Леха, стараясь выглядеть важно, подмигнул Грахову, который не то уже простил его, не то витал где-то не здесь. Следя за Лехой, не видел его. Он даже не засмеялся, хотя и было смешно, когда Лехины толстые пальцы скребли траву, никак не захватывая белеющие нитки. Он смотрел, как Леха размахивается, как мелькают в воздухе гайки, плюхаются в воду. Леха, кончив метать, накачал резиновый баллон.
Потом он стоял на берегу, из-под ладони наблюдая за водой. Вдруг что-то узкое, быстрое вспороло воду — зеленая длинная щука метнулась в воздух, выбросилась на мель. Суматошно, будто вода жглась, запрыгали еще две рыбы, затихли в середине, круглые, белобокие. Затем сильно, разом зарябило — заплясала, хватая воздух ртами, мелкая рыбешка, подныривала, но какая-то сила выталкивала ее, клала набок. И плеск стоял, как от сильного дождя.
— Переборщил, — сказал Леха, сплюнув. — Дай ведро.
Он спихнул баллон на воду, лег на него животом, набычившись, пытался охватить взглядом всю рыбу, подсчитать.
— А говорят, рыба перевелась, — сказал он. — Уметь надо.
— Чем же это ты? — спросил Грахов.
— Не знаешь или притворяешься? — Леха заплыл в середину.