О, какие это были ночи — белые ночи Нового года! Первая, вторая, третья…
Она включила транзистор, поймала мелодию джаза. Так и побежали дальше под звуки музыки: Илья впереди, Тамара, с перекинутым через плечо транзистором, за ним. Не хотел он, чтобы наивная москвичка гремела на весь лес своим транзистором, потом уступил: пусть попотешится.
Хороводом провожали их деревья. То березы — белые, словно накрытые тонким кружевом, то осины с ватными хлопьями инея на встопорщенных ветвях, то сосны с поседевшими, снизу подбитые темным, шевелюрами. Каждое дерево было по-своему неповторимо и, меняясь на глазах, поворачиваясь вслед бегущим лыжникам, как бы зазывало их под свой серебряный убор.
Справа холодной белизною сияло поле. Залитое высоким лунным светом, оно как бы дымилось, пугало неземным пространством. Впереди далеко проглядывался темный ельник. При виде его таинственного мрака, куда не проникал, казалось, лунный свет, Тамара оробело спросила:
— А нет здесь волков?
— Самое любимое их место, — сдерживая усмешку, ответил Илья. — Хотите, позову — откликнутся? — И, сложив ладони рупором, затянул низко и надрывно: — Ыв-выу-у-у-у…
— Ой, не надо, не надо!
— Напугались? — разжал он ладони.
— Услышат еще, тогда…
Но скоро опять открылось поле — просторное, вдали сливающееся с дымным небосклоном. И все это — затаившийся ельник, сияющее подлунной белизною поле, глубинно звездное небо, — все загадочно молчало, чутко прислушиваясь к тому, как скрипели лыжами, будили тишину двое идущих.
— Какая ночь сегодня светлая! — остановилась Тамара. — А что, если пойти так до самой Москвы? По звездам, по луне?..
Она оперлась на палки и стояла, очарованная морозной лунной ночью, туманно-призрачными далями. О чем она мечтала? О том, что скоро предстоит ей такая же светлая, вдали подернутая дымкой, дорога в жизнь? Что будут встречаться ей на пути овраги, глухие ельники, а выбираться из них помогут звезды?..
— Вы любите лес? — спросила вдруг она, обернувшись.
— А есть такие, кто его не любит? — отозвался Илья вопросом.
— Да нет, я не в том смысле. Любите ли вы… свою работу?
— Иначе зачем же я здесь? — ответил он снова вопросом. — Да это же на века — лес разводить! На целые века! Где лес там жизнь, нет леса — пустыня.
И принялся доказывать это с такой горячностью, словно перед ним была толпа неверящих…
Незаметно вышли на опушку, затененную высокими березами. За ними открылась прямая, в линейку, просека в соснах, — светлым коридором уходила она в глубь леса. Лишь изредка пересекали ее следы зверей — то ровными, то затейливыми пунктирами.
— А вот кто пробежал?.. А вот еще?.. — с любопытством расспрашивала Тамара. И все останавливалась, любуясь меняющимися на глазах видами леса.
Вот две тонкие березы, как неразлучные подружки, замерли, обнявшись, словно в ожидании музыки. Ноги их казались выточенными из слоновой кости, приспущенные в инее ветви сверкали кружевными узорами. Светлым-светло на поляне, лишь от берез тянулись, четко разлиновывая снег, голубые длинные тени.
— Серебряная сказка, — завороженно прошептала Тамара. — Музыки не хватает…
Включив транзистор, она ловила, ловила в сумбуре хриплых звуков, поймала наконец что-то страстное, как горячий ветер, как южное солнце, — и подхватил морозный воздух хрустально ломкие звуки, разнося их по поляне, отогревая застывшие в ожидании деревья. И в такт мелодии закачалась, улыбаясь, поводя рукою вокруг:
— Смотрите, смотрите, деревья кружатся! И елки, и березы… Давайте потанцуем?
Илья согласно кивнул, подошел к елке и, повесив транзистор на ветку, пустился отаптывать снег. Потом закружились, подхваченные музыкой.
— Ой, упаду! — ухватилась за колючую ветку: перед глазами у нее все поплыло.
— Уфф, жарко! — облегченно выдохнул Илья.
Удивительно странно было стоять в этом промерзлом до последнего деревца лесу, стоять на тихой заснеженной поляне и слушать такой близкий, волнующе торжественный звон кремлевских часов. Точь-в-точь, как на Красной площади. Будто стоит он у заснеженных башен и зубчатых стен, на заснеженной площади, а перед ним, как солдаты в строю, осыпанные инеем елки.
— Ой, на луну-то посмотрите! — воскликнула Тамара. — Правда, как белка скачет по деревьям?