Затихло в доме, не слышно звонкого, как щебет ласточки, голоса. Отошли куда-то и белые ночи, лишь перед утром всплывала над лесом ущербно-желтая луна.
А в глазах Ильи все стояли хрустальные, как день погожий, ночи. Они являлись перед тем, когда надо было подниматься на работу, — именно в этот момент кончался его здоровый сон и начинались дивные видения. О, как злился он, когда бабушка Настя тянула с него одеяло! Как хотелось ему досмотреть видение, доцеловать Снегурочку!
Он зло пинал головой подушку, отбрасывал одеяло и вскакивал, по-армейски проворно собираясь…
Потом от нее пошли письма бабушке и дедушке, а ему приветы. А там уж так повернулось, что адресатом стал квартирант, а хозяевам, наоборот — приветы…
Она писала, что не шутя собирается в лесной институт, даже если по конкурсу провалится, все равно не отступится. Илья же, не веря девчоночьей фантазии, посмеивался про себя: «Ну, ну, посмотрим, лес тебе — не столица»…
Летом она неожиданно замолчала, на целых два месяца. И тут впервые заскребло у него на сердце: не то ревность, не то тревога за нее, а может, то и другое вместе. Пришел к выводу: изменила она своему слову, как и следовало ожидать, испугалась небось расстаться с городской удобной жизнью, от стыда и письма писать перестала, забыв про бабушку с дедушкой. Девчонка — так она и есть вроде пташки: села, пропела и дальше полетела…
А в начале осени пришло от нее наконец короткое, вроде беглой записки, письмецо: «Поздравьте меня, я студентка лесохозяйственного. Сейчас мы работаем в колхозе, убираем картошку. За молчание не ругайте, подробности после…»
Встретились они уже в институте, когда Илья приехал на зимнюю сессию. Как заочнику, ему некогда было вздохнуть, не говори уже о каких-то там свиданиях. И только после сессии сходил он с ней однажды в кино. Сходил и потом, вернувшись домой, покаялся: не надо было ходить. Садился вечером за ученье, а перед глазами стояла она…
Всему свой час. И хоть долго тянулся этот «час», а все-таки пришел. Случилось это, когда он получил наконец заветный диплом, а Тамара одолевала последний курс. Прогуливаясь на радостях по улицам Москвы, они увидели перед массивными дверями афишу с приглашением на литературный вечер.
— Зайдем? — предложил Илья спутнице.
Тамара согласно кивнула, и он втайне порадовался, что вход бесплатный (в кармане у него оставалось лишь на обед да обратный проезд).
Первые ряды оказались занятыми, но и с середины хорошо им были видны на просторной сцене живые поэты. Одни из них — убеленные сединой, с тренированными жестами, с распевными голосами. Другие, может впервые попавшие на сцену, читали свои стихи несмело, заикаясь.
Вот нерешительно приблизился к микрофону высокий парень с волнистым светлым чубом, по виду недавний деревенский: на нем дешевенький костюмишко, из распахнутого ворота глядится треугольник полевого крепкого загара. Читал он голосом негромким, чуть сдавленным от стеснения, а еще от добрых толстоватых губ.
— Слышишь? — прошептал Илья, повернувшись к Тамаре.
Та молча кивнула головой.
Потом, уже на улице, Илья повторил раздумчиво:
— «Россия начинается с избы, Россия не кончается столицей»… Ну вот, Тамара, направят тебя после института, не жаль будет расставаться со столицей?
— А я уже давно приготовилась, — ответила она просто, словно собиралась в деревню на каникулы.
— И к нам бы поехала?
— Студент распредам не прикажет, — пожала она плечами.
И тут у него вырвалось само собою, откуда только отчаянность взялась:
— Приду я завтра к тебе…
Он и правда пришел. И не один, а с другом деревенской юности. Когда-то клялись они в нераставанности, потом Василий уехал в Москву, вырос до инженера. И вот снова встретились.
— Ну, это мы провернем! — подшучивал Василий, охотно взяв на себя роль свата.
Выглядел он жених женихом. И настоящего жениха, который не успел еще избавиться от периферийного вида (невелика была зарплата лесникам, не больно-то нарядишься!), выручил своим новым костюмом.
Оказалось, не так-то страшно свататься, если сват веселый и за словом в карман не лезет. После шампанского будущая теща сама повеселела и даже не поскупилась поставить чего покрепче. Проговорилась, что слышала уже про молодого человека, про Илью то есть, самые лестные слова и что из таких вот люди выходят «самостоятельные», и оттого, что сама захмелела, выложила начистоту свой прозорливый план: переманить будущего зятя в столицу или, на крайний случай, в ближний пригород, и стала бы она тогда ездить к молодым на дачу лесную, грибки да ягодки собирать…
Что затем вышло из этого ее плана, о том распространяться не стоит. Как работал Илья в своей «глуши», так и работает. Не помощником, а первым уже лицом — лесничим то есть. И живет не в деревне квартирантом, а хозяином в просторном светлом доме. Только теща как была в столице, так и осталась, пристроясь к старшей дочери. А к младшей в лесную «глушь» наведывается раз в два-три года и то ненадолго.
IV
— Проспа-а-ал! — озорно и звонко выкрикнул, взлетев на поленницу, огненный, с лисьим хвостом петух.
Василий вспомнил вчерашний уговор, но Ильи уже не было, только сено оставалось примятым. Он проворно вскочил и кинулся в дом. Тамара, кончая кухонные хлопоты (на столе стоял готовый завтрак), встретила его с улыбкой:
— Как спалось, гостюшка?
— Экзотика! — отозвался он с восторгом. — Только где же хозяин?
— На сенокос отправился.
— Как — отправился? Мы же вместе собирались!
— Пожалел так рано поднимать, сказал, пусть выспится с дороги.
— Выходит, я спать сюда приехал? — усмехнулся Василий. — Мог бы и дома у себя отсыпаться…
— Накосишься еще. Позавтракай вот сначала, а там с Егором по ягоды.
— Правда, Егорка? — повернулся Василий к сидевшему за столом мальчишке. И спохватился: — Ой, извини, пожалуйста, Егор.
Хозяйка оглядела, все ли в порядке на столе, наказала поесть без остатка и заспешила:
— Ну, оставайтесь здесь, а я — на работу. Мне еще до города надо ехать.
— Далеко это? — поинтересовался Василий.
— Да нет, минут пятнадцать на автобусе.
— А что же в своем-то лесничестве?
— Муж лесничий, жена экономист — это же семейственность, — рассмеялась. — Так вот и получилось. Думала, в лесу буду работать, оказалось — в городе, на деревообрабатывающем. А в общем-то все нормально.
— Не скучаешь по столице? — заинтересовался он.
— Скучают от безделья.
— И не вернулась бы, допустим?
— А зачем? Мне и здесь неплохо. Посмотреть, послушать концерт — так вон, — кивнула в угол, на телевизор. — А в театры и москвичи-то не часто ходят.
— Это верно, — согласился Василий.
Тамара повернулась перед зеркалом раз-другой, поправила прическу и, напомнив, чтобы закрыли дом, удалилась.
«О женщины, женщины! — подумал Василий, проводив ее взглядом. — Везде-то они приспособятся, нигде не пропадут. Как-то нам без вас?»
— Правда, Егор? — обратился он к мальчишке.
— Что — правда? — не понял тот.
— Лентяи мы с тобой, вот что. Мамка с папкой на работу, а мы по лесу гулять.
— Так вы же в отпуске! — возразил Егор. — Папка, когда в отпуске, тоже гуляет. А прошлым летом на Черное море мы ездили. Папка с мамкой, и я тоже с ними.
— И понравилось тебе там?
— Ага, красиво на море!
— И совсем бы там остался?
— Совсем? — переспросил Егор и задумался. — Нет, дома лучше. У нас здесь лес такой хороший, грибов и ягод много. Вот посмотрите сегодня…
Из дома они вышли налегке — с посудиной для ягод, с незатейливым обедом в газетном свертке. В голове Василия светло и безоблачно: забыл о своих делах-заботах. Одна дорога перед ним, похожая на тот проселок, по которому ходил он когда-то в деревенской молодости, — мягкая, в гривках травы по обочинам, с колдобинами, сырыми от недавнего дождя. Только не рожь по сторонам, волнистая от ветра, а коридор из деревьев, облитых щедрым половодьем света, осыпанных певучими бубенцами, свистульками, флейтами в образе птиц.