Сэл поспешно направился по утрамбованной дорожке за угол дома. Наискосок, под навесом крыши в тени трое молодых парней в соломенных шляпах сидели по-индейски, поджав под себя ноги, и пили пиво. Они беседовали, обменивались шутками, и с их лиц не сходила улыбка. «Удивительные люди, — подумал Сэл, — чему, черт побери, здесь можно радоваться?» Сэл шмыгнул в один из действующих в Плая-Перро туалетов и, едва накинув крючок на хлипкую дверцу, услышал новый взрыв смеха. «Это они надо мной смеются, подонки», — мелькнула мысль. Но сейчас Сэлу было не до этого. Он едва успел спустить штаны и усесться на стульчак, как из него буквально хлынуло, и он вздохнул с облегчением, тотчас же ощутив застоявшуюся вонь общественного туалета. Воспользовавшись клочком газеты, кем-то специально оставленным здесь, Сэл натянул штаны и хотел сбросить с двери крючок, но тут его стошнило, и он облевал весь унитаз. В нос ударил мерзкий запах алкогольного перегара. Тыльной стороной ладони Сэл вытер губы и распахнул едва державшуюся дверь уборной. Трое молодых парней по-прежнему сидели в тени под навесом и не сводили с него глаз. Сэл проверил, на месте ли его «люгер», и пошел назад к хибаре Яни.
Женщина еще не кончила гладить. Сэл снова уселся на матрац, налив себе вина, и уже собрался поднести стакан ко рту, когда вдруг заметил под столом двух маленьких девчушек, полуголых, с коричневой кожей и копной непокорных рыжеватых волос на голове. Они во все глаза глядели на Сэла.
Когда он уходил, их здесь не было, Сэл в этом не сомневался. Так уже случалось не раз. Сэл понятия не имел, зачем они появляются и где находятся остальное время. Как и сегодня, эти существа всегда смотрели на него с нескрываемым удивлением, словно понять не могли, откуда, черт побери, он взялся и завалился на их матрац, хотя с момента появления его в доме уже прошло пять месяцев. Сэл никак не мог к этому привыкнуть и ужасно злился.
Опрожнив стакан, ни к кому не обращаясь, сказал:
— Проедусь-ка я на машине.
Примерно через месяц своего пребывания в Кабо Сэл обнаружил на взморье укромное местечко. Он проехал от мыса на север минут пятнадцать, съехал с шоссе, чтобы справить малую нужду, и вдруг заметил среди песчаных дюн почти заросшую тропинку, ведущую к океану. Проехав по ней с полмили, за чередой холмов, похожих на насыпь, Сэл увидел узкую полоску берега, куда, похоже, не ступала нога человека, надежно скрытую от глаз водителей проезжавших мимо машин. Он точно рассчитал расстояние — четверть мили до насыпи, еще четверть мили от насыпи до берега океана и еще столько же вдоль берега по прямой. Туда и обратно около четырех с половиной миль. Как-то само собой получилось, что он стал вдруг бегать, хотя никогда в жизни не делал никаких физических упражнений. Меньше всего, разумеется, он думал о своем здоровье. Просто в тот день он босиком шел по берегу, разбрасывая ногами песок, и вдруг перешел на бег. Ему понравилось. Палящее солнце над головой и горячий песок под ногами. В тот первый день он, конечно, не смог пробежать весь маршрут и, чтобы привести себя в норму, окунулся в спасительную прохладу океана. На следующий день он снова приехал сюда, но только на третий день сумел добежать до утеса, хотя напомнила о себе еще не зажившая рана. Теперь он приходил сюда каждый день. Пробежки по берегу стали ему так же необходимы, как игра в отеле на фортепиано по вечерам. Он понял, что алкоголь и кокаин в определенной пропорции оказывают на него анестезирующее действие, и потому, когда совсем голый бегал по пляжу, разражаясь непристойной бранью, на секунду-другую забывал о том, что обречен, можно сказать, мертвец.
Сегодня, как обычно, Сэл оставил «джип» в лощине между двумя дюнами, а сам пошел вниз, туда, где волна непрерывно набегала на берег. Он снял сандалии и вошел по щиколотку в воду, оказавшуюся на удивление холодной. На расстоянии примерно двух миль от берега из воды выступали две скалы, где сейчас собрались тюлени, и Сэл слышал их тихий лай, доносимый ветром на берег. Вернувшись к «джипу», он положил сандалии на капот для просушки. «Люгер» — на сиденье, на «люгер» бросил майку, которую снял, наконец расстегнул «молнию» на обрезанных до колен джинсах, и они легко соскользнули на песок. Несмотря на жару, яички сразу съежились, будто от холода. Сэл и сам не знал, почему ему нравится бегать по берегу голым. Нравится — и все. Яички во время бега раскачивались, и Сэл иногда ощущал легкую боль, и это ему было приятно, но, как ни странно, боль, по крайней мере, хоть ненадолго вытесняла съедавшую душу тоску. Какую-то минуту Сэл прищурившись смотрел на белую ленту берега, потом легко побежал по песку, а одолев половину пути, уже мчался во всю прыть. Скатываясь со лба, пот застилал глаза, нависал каплями на кончике носа. Неужели это он дышит так шумно? Или это гигантское чудовище гонится за ним? Его тело купалось в жарких лучах солнца, подобно эмбриону в околоплодной жидкости, и Сэл наконец понял, почему ему нравилось бегать по берегу голым. Горячие лучи солнца выжгут его боль, она изжарится, как зеленый перец на костре. Останется пустая оболочка. И тогда мучительная боль оставит его навсегда.
— Сука неблагодарная, — вопил Сэл, — ведь я любил тебя!
— Что он там орет? — спросил Магеллан, смахивая ладонью пот с лица.
— Quien sabe[33], — ответил Зунига, на всякий случай прижимая к бедру свой MAC-10.
Магеллан ехидно улыбнулся.
— Ты что, гринго, по-английски не понимаешь?
Зунига, который искал место поудобнее, пропустил это замечание мимо ушей.
— Надо было прихватить с собой ружье с телескопическим прицелом. Но кто знал, что этот чокнутый бегает по берегу?
Они затаились в сотне ярдов от «джипа» среди зарослей колючей травы.
— Пистолет лучше, — возразил Магеллан. — Я люблю посмотреть в глаза перед тем, как всадить пулю. — Он рассмеялся.
«Сущий дьявол, — похолодев, подумал Зунига, — накличет на нас беду».
— Смотри, — прошипел Магеллан. — Вот он бежит.
Маленький голый человек как раз огибал нагромождения валунов. Он обежал вокруг «джипа» и снова помчался к берегу, продолжая кричать:
— Ты, грязная шлюха!..
Магеллан расхохотался.
— Этот выблядок, видать, совсем ку-ку! Бегает в чем мать родила, ругает кого-то, когда кругом ни души.
Человек скрылся за холмом, но ругань его была по-прежнему слышна.
Зунига приподнялся, снял пистолет с предохранителя.
— Пошли, обыщем машину. — Он поспешил к красному «джипу». Магеллан — за ним.
— Послушай, гринго... надо выяснить все насчет денег, а уж потом прикончить его. Согласен?
Под майкой на сиденье Зунига увидел «люгер». Напарники многозначительно переглянулись.
— Не такой уж он «ку-ку», каким выглядит, — проговорил наконец индеец, засовывая «люгер» за пояс.
Он быстро обшарил «джип», заглянул под сиденье, за сиденье, в карманы на дверцах.
— Значит, выясним, где у него баксы, а уж потом пустим в расход. Договорились? — не отставал Магеллан от индейца.
— Быстрее. Он сейчас будет здесь. — Они поспешили в свое укрытие.
— После прикончим его, — прошептал Магеллан на ухо индейцу. Пригнув головы, они следили за бегущим прямо на них маленьким американцем. Когда до «джипа» ему оставалось ярдов сто, бандиты внезапно услышали шум у себя за спиной.
— Кто это? — Магеллан обернулся и увидел тощую бродячую собаку, всю облезлую. Такие страшные бывают только в Мексике. Собака смотрела на них и лаяла, словно оповещала мир об их местонахождении.
— Пошла прочь, проклятая! — злобно зашипел Магеллан, но собака еще громче залаяла.
Зунига даже не взглянул на нее. Глаза его были по-прежнему прикованы к голому бегуну, который теперь замедлил бег и глядел в ту сторону, откуда доносился лай.
— Замолчи! У, проклятая сука!
Бегун остановился. Сейчас он находился, пожалуй, в семидесяти пяти ярдах по другую сторону «джипа». Постояв с минуту, он вдруг побежал назад, к берегу.
Зунига встал во весь рост, вскинул свой MAC-10 и выстрелил.