— Надеюсь, вы меня, mein Liebchen[16], поняли?
Смешливая баварка расхохоталась, и ее огромные, как подушки, груди ходуном заходили. Вслед за ней одобрительно загудели и остальные. Не прошло и минуты, как все забыли о Маклише и его пенье. Капитан медленно опустился на стул с мрачной кривой ухмылкой.
— Сегодня вечером, — продолжал Сэл, небрежно пощелкивая микрофонным шнуром и возвращаясь в центр сцены (если можно так назвать это место), — сегодня, — Сэл снова повернулся к публике, все внимание теперь было направлено на него. «Как легко вами управлять, — подумал Сэл, — как легко. Но сейчас не мой вечер». Улыбка сбежала с его лица, и на нем появилось выражение глубокой серьезности. — Сегодня мы станем свидетелями рождения редкого дарования, — он говорил медленно, с паузами, — дарования юного и прекрасного. — Он обвел взглядом собравшихся и произнес с подчеркнутой выразительностью: — Леди и джентльмены, хватит слов. Итак, Изабель.
Сэл положил микрофон на подставку и сел к инструменту. Наступила напряженная тишина. Все нервно переглядывались, ища глазами Изабель. Сэл левой рукой играл вступление, закончив, он начал снова и посмотрел на девушку. Она вся дрожала, глядя на него полными ужаса глазами. Отец и тетка были явно обеспокоены, хотя и не понимали, в чем дело. Лишь когда Сэл в третий раз заиграл вступление и повернулся к Изабель, словно говоря: «Ну, иди же, козленок. Ты можешь это сделать. Можешь», — она, замирая от страха и устремив взгляд на Сэла, медленно отодвинула стул и поднялась с отрешенным видом. «Ну, иди же, козочка, иди». Затем, не поднимая глаз, обошла стол. «Так, девочка, правильно». Пересекла столовую и остановилась возле спинета, спиной к публике.
— Map... Марко, — начала она дрожащим шепотом, — я не могу.
— Девочка, — процедил Сэл сквозь стиснутые зубы, — никогда не показывай публике зад, пока не заработаешь на это право.
Она вдруг заговорила по-португальски, видимо, от волнения.
Он понял: она пытается ему объяснить, что не в состоянии петь.
— Напомнить первую строку? — спросил Сэл, сосредоточенно глядя на свои руки.
— Что? — в ужасе прошептала она.
Наконец он взглянул на нее:
— Забыли первую строку?
Она медленно покачала головой.
— Тогда повернитесь к слушателям.
Она кивнула и с трудом, преодолевая робость, двинулась к микрофону. Шестьдесят пар глаз уставились на нее, будто шестьдесят дул, готовых извергнуть огонь.
— О... — вырвался у девушки вздох отчаяния.
— Изи, — прошептал он, — вы лучше всех, кого я когда-либо слышал. Вы будете звездой, понимаете? Понимаете, черт возьми?
Повернувшись к публике, Изабель едва заметно кивнула. Ей казалось, что она стоит на краю пропасти.
— Итак, — продолжал Сэл, — вступайте сразу после отсчета: три, шесть, два, пять... Начали!
Много песен есть на свете о любви, -
неуверенно начала она, -
Но, увы, они не для меня...
В небе есть счастливая звезда,
Но, увы, она не для меня...
Гул пронесся по толпе, словно легкий бриз прошелестел палой листвой.
— Вы только послушайте!
— Это дочка Джемелли? Изабель подошла к микрофону.
— Мне кажется, я уже слышала этот голос, Джордж. Кого он напоминает?
— Одну черную певицу.
— Точно!
— Она — чудо, ты не находишь? — сказал кто-то на хорошем английском.
— Редкий талант!
Разодетая бразильская матрона коснулась руки Джованни Джемелли.
— Ваша дочь великолепно поет. Вы можете гордиться ею.
Джемелли от удивления не мог прийти в себя и слушал с открытым ртом.
— Эй, кэп, вы не думаете, что девочка замечательно поет? — обратился кто-то к Маклишу.
Маклиш промолчал, и хотя губы его сложились в некое подобие улыбки, глаза были злыми, как у быка.
— Кого же она напоминает? — по-нью-йоркски прогундосила миссис Лейбарман.
— Билли Холидей, — проворчал наконец капитан с таким видом, словно проглотил яд..
— Билли Холидей! Совершенно верно.
— Никогда бы не подумала, глядя на нее.
Сэл проиграл легкое изящное соло в середине песни и посмотрел на Изабель. Она ответила ему полным нежности взглядом. Он улыбнулся и подмигнул ей, чего никогда прежде не делал. «Ты их достала, девочка. Они полюбили тебя».
Изабель снова запела:
Я была глупой, влюбленной...
Она вспомнила их репетиции и, дважды повторив последнюю строку, закончила первую песню. Все зааплодировали. И громче всех Маклиш, который подошел к Изабель и, положив ей руку на талию, пытался занять ее место у микрофона.
— Похлопаем малышке Джемелли. Она замечательно поет. Благодарю вас...
Сэл заиграл следующую мелодию — медленный блюз. Маклиш бросил на него угрожающий взгляд. Гнев горячей волной захлестнул Сэла. «Не становись у меня на пути. Не доставай меня, старина». Он вдруг представил себе «вальтер» Даго Реда, спрятанный под одеялом на койке.
— Пусть она споет! — закричал кто-то.
Маклиш, выдавив из себя улыбку, повернулся к пассажирам:
— Эй, а не пора ли подумать о розыгрыше приза?
— Плевать на приз, Мак. Нам барахла хватает. Пусть девочка еще споет.
— Еще!
Маклиш еще шире заулыбался, казалось, его толстые щеки вот-вот лопнут.
— Вы правы. Как насчет еще одной песенки, мисс? — спросил он Изабель, бросая злобные взгляды на Сэла.
Не обращая внимания, Сэл кивком головы указал Изи на микрофон, и Маклишу ничего не оставалось, как вернуться к столу. Изабель подошла к микрофону, коснулась его кончиками пальцев, закрыла глаза и снова запела. Уже со второй строки она покорила слушателей и очаровывала их все больше и больше. Теперь они были целиком в ее власти. Куда девалась ее нервозность? Ее робость? Казалось, она всю жизнь пела перед публикой.
И люди поверили в искренность ее исполнения. Это было написано на их лицах в мерцающем пламени свечей. Они горячо сочувствовали девушке с разбитым сердцем, жестоко обманутой вероломным возлюбленным, о котором пела Изабель. Изабель состоялась. Великая певица. А не просто посредственность, которая способна передать лишь слова, а не сокровенный смысл песни. Как ей удалось так быстро овладеть мастерством? Сэл не в силах был этого понять. В начале семидесятых в Нью-Орлеане был гитарист, подросток. Маргинал, бродяжка. Куда-то он исчез на год, а потом вновь объявился. Теперь это был настоящий музыкант, и, слушая Изабель, покорившую всех этих богатых стариков, Сэл невольно вспомнил о гитаристе. Конечно, Изабель — это совсем другое. Нечто потрясающее. Она ведь совсем ребенок и нигде не училась, а поет как профессиональная певица. У нее не только великолепный голос, не только врожденный талант, но еще и способность передать слушателям саму идею песни, заставить их сопереживать. Эти старики, больные и жеманные, давно забывшие и первую любовь, и первую разлуку, сейчас вспоминали свою юность. И тем ужасней показалась им старость с ее болезнями, и одиночеством, и душевными муками. Изабель разбередила их раны. «Настоящая волшебница», — думал Сэл, когда девушка закончила песню под возгласы одобрения и бурные аплодисменты.
— Чудесно, — вопил маленький старичок, совсем лысый, пытаясь встать на ноги. — Замечательно!
— Браво, брависсимо!
Пассажиры свистели и едва не отбили себе ладони, как подростки на концерте рок-музыки.
«Похоже, ты их достала, — размышлял Сэл, — жаль, они не покупают пластинок. Но ничего, мы достанем и остальных». Словно угадав его мысли, Изабель, сияющая, повернулась к нему.
— Я же говорил, они вас полюбят, — закричал Сэл, стараясь перекрыть шум, и заиграл новую песню — свою. Он слушал, как поет Изабель, и пытался представить себе ее голос в будущем. Она станет великой артисткой. Голос Билли Холидей только трамплин в музыку восьмидесятых годов. Даже сейчас, когда он играл для Изабель и про себя пел вместе с ней свою новую песню, в его голове, словно фрукты в саду, вызревали новые мелодии. Это будут баллады, трогающие до слез и вселяющие надежду в сердца, и шальные танцевальные ритмы, когда невозможно удержать, задницу на стуле...