— Великолепно! — завопил плешивый старичок. И тут Сэл умудрился рассмотреть сквозь плотное кольцо окружавших Изабель пассажиров, что она ему улыбается. Каждый старался коснуться ее нежной кожи, ощутить теплоту и юность, причаститься к ее таланту.
— Невероятно!
— Потрясающе!
Изи вертелась во все стороны, стараясь не упустить его из виду.
— Почему вы скрывали от нас свой талант?
— Вы профессиональная артистка?
— Я хочу купить вашу пластинку! У вас есть пластинки?
— Эта последняя песня просто чудесная. Я никогда ее раньше не слышала.
До Сэла донеслись слова Изи:
— Ее написал Марко. Правда, прекрасная песня?
Сэл почувствовал, как его распирает от гордости.
— Это вы написали сами? — заорал на всю столовую плешивый старичок, обращаясь к Сэлу.
«Хантер, маленького ублюдка зовут Хантер».
— Да, я, — просипел Сэл, следя за Изабель в окружении целой толпы пассажиров. Они гладили ее руки, ее пышные волосы, а она их благодарила и счастливо улыбалась. Впервые за многие годы Сэл почувствовал себя значительным и сильным. Никогда еще он не смотрел с таким восторгом на женщину.
— Я написал ее здесь, на борту «Антонии», — ответил он плешивому.
— Правда? — Хантер никак не мог успокоиться. — Чертовски хорошая песня. Настоящий хит. Это будет настоящий хит.
— Хотелось бы надеяться, мистер Хантер. Мне кажется, что...
Толпа вдруг расступилась, пропуская Джованни Джемелли, который ковылял к дочери. Он бросил пристальный взгляд на Сэла и остановился перед дрожащей Изабель. Страсти улеглись, теперь все взгляды обратились на отца и дочь. Сеньор Джемелли удивленно покачал головой, с гордой улыбкой взглянул на дочь и раскрыл ей объятия.
— Ты — гений!
— О, папа! — воскликнула Изабель. — Тебе понравилось?
Джованни просиял.
— Очень понравилось. Видишь? Я плакал. Ты — настоящая артистка. — Он еще шире раскрыл объятия. — Надеюсь, ты не будешь стыдиться своего бедного отца, когда станешь знаменитостью?
— О, папочка! — вскричала она и обвила его шею руками. — О, папочка...
По столовой понеслись ахи и охи.
Сэл улыбался с нежностью в сердце, наблюдая за этой сценой, пока взбешенный Маклиш не прошипел ему в ухо:
— Жду в своем офисе, мистер Толедано! Немедленно!
Капитан побагровел от гнева и даже пил виски, что редко себе позволял.
— Что вы, черт возьми, о себе вообразили, мистер?
«Медовый месяц окончился, — подумал Сэл. „Мистер“ — так Маклиш обращался к членам команды, когда злился на них. — Больше никаких привилегий. Я теперь — член команды, как и все».
— Это мой корабль, мистер. Вам известно?
— Конечно, кэп. Я просто подумал...
— Подумали, мистер Толедано. Но не за это вам платят! — Маклиш благоухал виски и «киской» Мэгги Пуласки. — Я плачу тебе, чтобы ты играл. Играл для меня, только для меня! На моем корабле никто больше не должен петь! — Маклиш вопил, как рассерженный ребенок, и Сэл отступил.
«Не теряй этой работы, — сказал он себе. — Она тебе нужна. Тебе нужен этот корабль».
— Босс, почему вы...
— Кто разрешил девчонке петь на моем корабле? Отвечай!
— Ну... понимаете, я думал... э... я думал, что...
— Она не вдруг появилась из публики. Эта потаскушка. Кое-кто ее чертовски хорошо подготовил!
«Следи за выражениями, старый блядун». Сэл почувствовал, как кровь бросилась в голову.
— И она пела песню, которую ты написал! А я и не знал, что ты пишешь песни! — Профессиональная гордость Маклиша была уязвлена: им посмели пренебречь!! — Ты ни разу не попросил меня спеть твою песню, хотя бы одну! — Маклиш метался по каюте, поглощая виски, и, прежде чем Сэл успел ответить, погрозил ему пальцем. — Не смей больше подходить к спинету без моего разрешения, ясно? И к звуковой системе тоже. Это моя собственность!
— Конечно, кэп...
— И мне плевать, что эта полукровка, эта проститутка трясет перед тобой своим задом!
«Ах ты, проспиртованный америкашка! Не смей говорить о ней, как...»
— Я не потерплю, чтобы кто-нибудь из команды так обращался со мной, мистер. И нечего зубы скалить!
«Никто не вправе так разговаривать со мной. Не для того я умер и снова воскрес. Не могу больше выносить это дерьмо».
Но вместо этого Сэл вполне миролюбиво сказал:
— Она спела всего одну-две песни, капитан. Какое это имеет значение?
— Какое это имеет значение? Какое имеет значение? — взорвался Маклиш, вплотную подошел к Сэлу и ткнул пальцем в закрытую дверь. — Мистер, вы выставили меня дураком, — злобно шипел он. — Выставили дураком перед всей командой! Моей собственной командой. — Он повысил голос: — И перед мистером Соломоном Линдерманом и его супругой.
Сэл недоумевал.
— Солли Линдерман? Какого черта?..
— О, вы, оказывается, не все знаете, мистер шоу-бизнес. К вашему сведению: Сол Линдерман — крупнейший агент в Майами, и он хочет записать меня! — Маклиш постучал пальцем в грудь. — Хотел попросить, чтобы ты мне аккомпанировал, а ты... — Он негодующе посмотрел на Сэла.
Ситуация показалась Сэлу не только забавной, но и унизительной. За кого принимает его этот бездарный козел!
— Капитан, — заговорил Сэл. Голос у него был хриплый, тяжелый. — Солли Линдерман пришел ко мне в тот самый вечер, когда мы отошли от Антверпена. И теперь чуть ли не каждый день я выслушиваю нудные военные сводки о том, как в сороковых годах он устраивал концерты знаменитых оркестров. Знаменитейших. В сороковых. Понимаете, что это значит, капитан? Это значит, что Солли Линдерман — уже стар и живет со своей старенькой душкой женой в чудесном коттеджике в Форт-Лодердейл. Вот и все. Вы меня поняли?
Маклиш снова рассвирепел.
— Нет, мистер, вам известно далеко не все, это уж точно. Так слушайте же. У мистера Линдермана очень хорошие связи с индустрией развлечений в Майами, и он поможет...
— Боже мой, капитан! — вскричал Сэл. — Неужели вы всерьез надеетесь, что кто-нибудь станет платить вам деньги за ваше пение?
Маклиш задрожал и выпучил глаза. Он был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова. А Сэл продолжал:
— Здесь на корабле публика принимает все. Ей просто некуда деться. Но поверьте мне, Джексон, ни один идиот не захочет платить за ваш визг!
Тут Маклиш не выдержал, перегнулся через стол и схватил Сэла за лацканы фрака.
— Убери свои вонючие лапы, — со свистом прошипел Сэл, словно ядовитая змея, прежде чем ужалить, — не то я размозжу твои мозги по этой затраханной каюте.
Маклиш понял, что Сэл не шутит, и застыл на месте. А Сэл вдруг представил себе, как уперся дулом «вальтера» в живот Маклиша и нажал на спусковой крючок. Кровь потекла по руке, когда девятимиллиметровая смерть прорвала кишки капитана и селезенку, застряв в позвоночнике. Маклиш обмяк, как пустой мешок, и со стоном распростерся на полу. Эта картина не вызвала у Сэла отрицательных эмоций, напротив, вселила в него уверенность.
И вот тут-то Сэл понял, что в «Толл Колд Уан» потерял нечто большее, чем некоторое количество крови.
Несколько мгновений, показавшихся Сэлу вечностью, Маклиш в упор смотрел на него, затем отпустил.
— Завтра, когда корабль причалит в Рио, — сказал он холодно и властно, — вы уберетесь отсюда до того, как по трапу спустится новый пассажир. Я не желаю вас больше видеть. А теперь — вон.
Сэлу не потребовалось и пяти минут, чтобы сложить вещи. Чемодан и рюкзак. Несколько рубашек. Пара или две брюк, фрак. Даже дерьмовых бритвенных принадлежностей не было — он носил теперь бороду. Дешевый одеколон, зубная паста, дезодорант, портативный проигрыватель, несколько книг из судовой библиотеки и семь с половиной тысяч американских долларов в банкнотах. И конечно, полуавтоматический девятимиллиметровый «вальтер».
Сэл сидел на краю кровати и сосредоточенно рассматривал «вальтер», проклиная себя. «Надо же было все испортить. Собственными руками. Теперь у меня нет ничего: ни укрытия, ни работы. Я все послал к черту. А ведь мог оставаться здесь хоть всю жизнь или по крайней мере до того времени, как скоплю достаточно денег, чтобы начать все сначала. И капитан ко мне хорошо относился, ценил как музыканта. А что я буду, черт возьми, делать теперь? Где я найду работу в этой задроченной Бразилии? Ведь я не знаю и десятка слов на испанском, или португальском, или на каком они там говорят. Из-за сумасбродной девчонки с голосом падшего ангела. Я все бросил. Иисусе, ты слышал, как она пела сегодня? Ты слышал? Поверь, я никогда ничего подобного не слышал. Откуда это у нее? Такая глубина понимания, такая чистота чувств, такая выразительность, такая мелодичность, такая, такая... душа? Кто она? И что я буду без нее делать? Влачить жалкое существование? Ее талант — как радиация. Или что-то в этом роде. Она зажгла во мне огонь. Пробудила вдохновение. Как же я смогу теперь...»