Детективы из полицейского участка Беверли-Хиллз оказались вежливыми и обходительными, видимо, привыкли иметь дело со знаменитостями и богачами. Белый полицейский был старше и солиднее своего коллеги — цветного. Опрос проводил спокойно, в тоне обычной беседы, не проявляя настойчивости или каких-либо признаков раздражения, всем своим видом показывая, что его ничем не удивишь.
— Итак, трое мужчин в утепленных пальто. Двое — темноволосые и смуглые, скорее всего латиноамериканцы. — Полицейский записывал каждое слово Карла, потом вдруг взглянул на него и спросил: — Бразильцы?
— Не думаю, — ответил Карл. Он волновался, и его акцент сейчас слышался отчетливее, чем обычно.
— Полагаю, это — американцы. — В разговор вмешался полицейский-чикано, молодой и красивый. Он знал, кто пострадавшая, и был полон решимости поймать преступников.
— Почему вы считаете, что это американцы?
Карл пожал плечами:
— Европейцы распознают их с первого взгляда.
Белый полицейский повернулся к Сэлу, но прежде, чем заговорить, полистал записную книжку.
— Вы разделяете это мнение, господин Толедано?
Сэл сидел в кресле, поставив локти на колени и обхватив лицо руками.
Детектив повторил вопрос:
— Господин Толедано, вы разделяете это мнение?
До Сэла дошло наконец, что полицейский обращается к нему.
— Что? — Он обвел всех недоуменным взглядом.
Понимая, что снимает показания с человека более высокого по положению, белый полицейский терпеливо пояснил:
— Господин Дидерих считает, что преступники — американцы. А вы что скажете?
«Ники Венезия — американец? Wiseguys from the Ninth Ward так не считали».
— Я... я не знаю.
— Но один из них что-то сказал вам, там, на дорожке, — напомнил Сэлу полицейский-чикано. — На каком языке он говорил?
Сэл решительно тряхнул головой.
— Я просто не мог... Никто мне ничего не говорил.
— Марко, ну конечно же, дружище, он что-то сказал тебе, проходя мимо, — вдруг заявил восседавший на табуретке у стойки бара Эрик.
Сэл не решился на него взглянуть и произнес:
— Я не слышал.
— Ясно, господин Толедано, — сказал чикано, но тон его свидетельствовал о том, что ему ничего не ясно. — Тогда почему вы так пристально смотрели вслед этим троим? Даже остановились!
Сэл, прищурившись, уставился на чикано, пытаясь сообразить, куда он клонит, и не попасть впросак. В это время в бунгало зазвонил один из четырех телефонов.
— Извините, — обратился Сэл к молодому полицейскому, — повторите, пожалуйста, вопрос.
Сэл не сводил глаз с Карла, тот поспешил к телефону, но в следующий момент уже передал трубку старшему полицейскому.
— Господин Кристианстед, — продолжал между тем его младший коллега, имея в виду Эрика, — утверждает, что вы остановились и смотрели преступникам вслед.
Тучный полицейский вразвалку зашагал к телефону.
— Не знаю, — сказал Сэл. — Я... просто я... нет, не знаю.
В это время дверь спальни распахнулась, и на пороге появилась Изабель в шелковом халате, с толстым гостиничным полотенцем на голове, источая особый, присущий ей одной аромат. Молодой детектив-мексиканец сразу же утратил интерес к Сэлу и буквально поедал Изабель взглядом, когда она подошла к зеркалу над камином и, запрокинув голову, стала закапывать в глаза капли, оставленные ей гостиничным доктором.
— Это был «табаско», — с плохо скрываемой радостью объявил белый полицейский, бросив телефонную трубку.
— Вы имеете в виду «Сальсу»? — спросил чикано, с трудом оторвав взгляд от шеи Изабель.
Направляясь к своему креслу, тучный полицейский покачал головой:
— Нет. Именно «табаско». Знаешь, такой луизианс-кий соус с красным горьким перцем. Моя жена приправляет им «кадисун». — И он сказал, теперь уже обращаясь ко всем: — Лабораторный анализ показал, что это был «табаско» с добавлением молотого красного перца. Такая смесь совершенно безопасна, но боль причиняет невыносимую.
— Вы правы, — Изабель повернулась к полицейскому, — боль и в самом деле была нестерпимая. — Она быстро заморгала, и из воспаленных глаз выкатились капли, которые чувствительный мексиканец, видимо, принял за слезы.
Он кинулся к Изабель, в надежде завоевать ее расположение.
— Мисс Джемелли, мы должны тщательно расследовать случившееся. Преступники, я думаю, не какие-нибудь озорники-подростки. Это сигнал. Не исключено, что за ним последует вымогательство. — Никто ему не возражал, и, помолчав, он с еще большей горячностью продолжал: — Я поставлю у ваших дверей на круглосуточное дежурство двух своих подчиненных, я хотел бы также...
Тут вперед выступил Карл.
— Нет, — заявил он решительно, чтобы умерить пыл полицейского, — нам не нужна скандальная популярность с первых же дней пребывания в этой стране. — Он снисходительно улыбнулся, как человек многоопытный. — Пресса может раздуть это происшествие до невероятных масштабов. Кроме того, я уже нанял охрану. Скоро она прибудет сюда. — Он опять улыбнулся этой своей высокомерной улыбкой. — Не понимаю, как подобные вещи могут твориться в Америке. — Слово «Америка» он произнес так пренебрежительно, словно речь шла о каком-нибудь там Бейруте. — Хороши здесь порядки, если запросто можно плеснуть в лицо человеку «табаско».
Полицейский взирал на Карла с чувством ответственности и осознанием своего профессионального долга.
— У преступников было автоматическое оружие, господин Дидерих. А это не шутки.
Но не так-то легко было запугать Карла, тем более какому-то полицейскому.
— Оружие? Да вам померещилось, или же это был игрушечный пистолет. — Карл закурил сигарету. — Я же сказал, что обратился в самую надежную в Лос-Анджелесе частную службу безопасности. — Он выразительно посмотрел на молодого полицейского. — С минуту на минуту они появятся здесь, им я вполне доверяю.
Полицейский смотрел на Карла с плохо скрываемой досадой. Снова зазвонил телефон. На сей раз полицейский опередил Карла и быстро схватил трубку.
— Слушаю, кто говорит? — с важностью спросил он.
Карл проводил у телефона не меньше шести часов в день, считая его главным помощником во всех делах, и сейчас не сводил с полицейского презрительного взгляда.
Полицейский положил трубку на полированный стол и взглянул на Сэла.
— Это вас. Старый друг.
«Это меня. Старый друг. Жаждет побеседовать со мной».
— Я поговорю из спальни, — сказал Сэл.
Молодой полицейский тем временем продолжал красоваться перед Изабель:
— Как бы преступники не ворвались к вам в номер.
Сэл прикрыл за собой дверь спальни и увидел на ночном столике маленький телефонный аппарат розового цвета. Сквозь раздвинутые шторы видно было, как вода струями стекает по чистым, прозрачным стеклам. «Такой же ливень, как в тот, мой последний день в Нью-Орлеане».
Сэл опустился на край застеленной шелковым покрывалом кровати и уставился на телефонный аппарат. «Мой старый друг желает говорить со мной». Он поднял трубку как раз в тот момент, когда кто-то в гостиной, — видимо, полицейский-чикано — положил ее на рычаг. На другом конце провода молчали.
Сэл прикрыл микрофон ладонью, откашлялся, отнял ладонь и сказал:
— Алло!
В ответ послышался холодный, злой смешок, и у Сэла не осталось никаких сомнений насчет «друга».
— Ники?
Снова воцарилась мертвая тишина. Видимо, Ники таким образом развлекался.
Помолчав, Сэл спросил:
— Это ты, Ники?
И тогда Ники Венезия наконец заговорил:
— Какой-то странный у тебя голос, Сэлли. Что с ним случилось?
Сэл едва не выронил трубку, так дрожала у него рука, и теперь держал ее уже обеими.
— Ты что, врезался в... проволоку, я хотел сказать, струну пианино, или еще во что-нибудь?
Сэл не мог говорить. Ему показалось, будто яйца у него расплавились и потекли, словно лед под горячими лучами солнца.
— Давай-ка говори, Д'Аморе, сукин сын, мать твою...
— Он... он пытался меня убить, — с трудом произнес Сэл.
Ники захохотал. Зловеще, как смеются охранники, когда ведут обреченных на смерть в газовые камеры.