– Гвидо, посмотри сюда, – сказал он, показывая тыльную сторону правой руки Семенцато.
Брунетти присел рядом с ним и посмотрел на нее. Кожа на костяшках была содрана до мяса, один из пальцев распух и был загнут, как сломанный.
– Он пытался защищаться, – сказал Риццарди, потом окинул взглядом тело, лежащее перед ним. – Какого роста, говоришь, он был, Гвидо?
– Метр девяносто, несомненно, выше любого из нас.
– И тяжелее тоже, – добавил Риццарди. – Их должно было быть двое.
Брунетти проворчал что-то в знак согласия.
– По-моему, удары нанесены спереди, так что он не был захвачен врасплох, если только его действительно убили этим, – сказал Риццарди, указывая на ярко-синий кирпич, который лежал в желтом прямоугольнике менее чем в метре от тела. – А как насчет шума? – спросил он.
– Там внизу в комнате охраны телевизор, – ответил Брунетти. – Когда я пришел, он не был выключен.
– Уж я думаю, – сказал Риццарди, вставая на ноги. Он содрал с рук перчатки и беззаботно засунул их в карман пальто. – Что смог сейчас, то сделал. Если твои мальчики могут доставить его в Сан-Мишель, я завтра утром посмотрю внимательней. Но мне кажется, все довольно ясно. Три сильных удара по голове углом кирпича. Больше не требовалось.
Вьянелло, который все время молчал, вдруг спросил:
– Это произошло быстро, доктор?
Прежде чем ответить, Риццарди взглянул на мертвеца.
– Зависит от того, куда его ударили сначала. И насколько сильно. Возможно, что он сопротивлялся, но не долго. Я посмотрю потом, что у него под ногтями. Я полагаю, все сделалось быстро, но погляжу, что еще обнаружится.
Вьянелло кивнул, а Брунетти сказал:
– Спасибо, Этторе. Я попрошу их его сегодня же забрать.
– Только не в больницу, напоминаю. В Сан-Мишель.
– Непременно, – ответил Брунетти, подумав, уж не является ли настойчивость доктора некой новой главой в его постоянной битве с руководством Оспедале Цивиле.
– Тогда я откланиваюсь, Гвидо. К середине завтрашнего дня надеюсь дать тебе исчерпывающую информацию, но только я не думаю, что тут будут какие-то неожиданности.
Брунетти согласился. Физические причины насильственной смерти почти всегда ясны: если где и есть тайны, то в мотивах преступления.
Риццардо обменялся кивком с Вьянелло и развернулся, чтобы уйти. Внезапно он повернулся обратно и глянул Брунетти на ноги.
– А ты не в сапогах? – спросил он с видимым участием.
– Я их оставил внизу.
– Хорошо, что ты их взял. Когда я шел сюда, на Кале-делла-Мандола вода была уже выше щиколоток. Эти ленивые ублюдки до сих пор не поставили мостки, а там сейчас небось уже по колено. Боюсь, придется возвращаться домой через Риальто.
– А почему бы тебе не сесть на первый и не доехать до Сант-Анжело? – предложил Брунетти. Как он знал, Риццарди жил около «Синема Россини» и мог быстро дойти туда от этой остановки, минуя Кале-делла-Мандола, одну из самых затопляемых улиц.
Риццарди посмотрел на часы и что-то быстро прикинул.
– Нет. Следующий отходит через три минуты. Я на него ни за что не успею. А потом придется ждать минут двадцать, в такое-то время. С тем же успехом можно идти пешком. Кроме того, кто их знает, удосужились ли они поставить мостки на Пьяцце? – Он двинулся к двери, но злость на эту очередную венецианскую проблему заставила его вернуться. – Другой раз надо будет избрать мэра-немца. Тогда все будет как надо.
Брунетти улыбнулся, пожелал ему спокойной ночи и слушал, как сапоги доктора шлепают по плитам коридора, пока звук не стих.
– Я поговорю с охранниками и осмотрюсь внизу, синьор, – сказал Вьянелло и покинул кабинет.
Брунетти прошел к столу Семенцато.
– Вы здесь закончили? – спросил он Павезе.
Его напарник в другом конце комнаты занимался телефоном, который скончался, когда его шмякнули о стену с такой силой, что он отбил кусок штукатурки, прежде чем рассыпаться на кусочки.
Павезе кивнул, и Брунетти вытянул первый ящик. Карандаши, ручки, рулончик скотча и пакетик мятных леденцов.
Во втором содержалась коробка с канцелярскими принадлежностями, на которой были выгравированы имя и должность Семенцато и название музея. Брунетти отметил про себя, что название музея было выполнено шрифтом помельче.
В нижнем ящике лежали несколько толстых картонных папок, их Брунетти вытащил. На столе он открыл верхнюю и стал листать бумаги.
Пятнадцать минут спустя, когда криминалисты сообщили, что закончили, Брунетти немногим больше знал о Семенцато, чем когда пришел, но зато знал, что музей планировал организовать через два года крупную выставку картин эпохи Возрождения и уже договорился о предоставлении множества экспонатов из музеев Канады, Германии и США.
Брунетти водворил папки на место и закрыл ящик. Когда он поднял голову, то увидел стоящего в дверях человека. Низенький и крепкий, он был одет в расстегнутую резиновую парку, под которой был белый больничный халат. На его ногах Брунетти увидел высокие черные резиновые сапоги.
– Вы тут закончили, синьор? – спросил тот, неопределенно кивнув в сторону тела Семенцато. В это время рядом с ним появился второй, одетый и обутый так же, непринужденно держа на плече брезентовые носилки, словно это была пара весел.
Один из криминалистов кивнул, и Брунетти сказал:
– Да. Можете его забирать. Прямо в Сан-Мишель.
– Не в больницу?
– Нет. Доктору Риццарди он нужен в Сан-Мишеле.
– Есть, синьор, – пожал плечами санитар. Все равно для них это были сверхурочные, а Сан-Мишель был дальше, чем больница.
– Вы шли через площадь Сан-Марко? – спросил Брунетти.
– Да, синьор. Пришвартовались рядом с гондолами.
– Докуда там поднялось?
– Сантиметров на тридцать, я бы сказал. Но на площади уже есть мостки, так что добираться было не очень сложно. А как вы собираетесь возвращаться, синьор?
– Через Сан-Сильвестро, – ответил Брунетти. – Интересно, как сейчас на Калле-деи-Фузери.
Второй санитар, повыше и потоньше, с жидкими светлыми волосами, торчащими из-под форменной шапочки, ответил:
– Там всегда хуже, чем на Сан-Марко, и не было мостков, когда я два часа назад шел на работу.
– Мы можем подняться по Большому Каналу, – сказал первый, – и подбросить вас до Сан-Сильвестро, – с улыбкой предложил он.
– Вы очень добры, – сказал с ответной улыбкой Брунетти, не хуже них зная о существовании сверхурочных. – Я собирался вернуться в управление, – соврал он. – И у меня там внизу есть сапоги.
Это уже было правдой, но даже если бы он их не принес, все равно отказался бы от этого предложения. Он предпочел бы испортить обувь, нежели ехать домой вместе с покойником.
Тут вернулся Вьянелло и доложил, что от охранников ничего нового узнать не удалось. Один из них признал, что они сидели в каморке, смотрели телевизор, когда сверху с визгом прибежала уборщица. И в эту часть музея нельзя было пройти иначе, как по служебной лестнице, заверил Вьянелло.
Они подождали, когда заберут тело, потом еще побыли в коридоре, пока криминалисты запирали кабинет и опечатывали его от несанкционированного доступа. Вчетвером они спустились по лестнице и остановились у открытой двери каморки охранников. Охранник, который и был там, когда Брунетти пришел, услышав, что они идут, оторвался от чтения «Кватро Руоте». Брунетти никогда не понимал, зачем люди, живущие в городе, где нет машин, читают автомобильные журналы. Может, некоторые из его полоненных морем сотоварищей мечтают об автомобилях, как мужчины в тюрьме – о женщинах? В полной тишине, царящей в Венеции по ночам, не тоскуют ли они по шуму дорожного движения и гудкам клаксонов? А может, все гораздо проще – они хотят всего лишь иметь возможность приехать из супермаркета, поставить машину перед домом и разгрузить покупки, вместо того чтобы тащить тяжелые сумки по людным улицам, вверх-вниз по мостам, а потом по множеству лестничных пролетов, которые приходилось одолевать почти всем венецианцам.