Уже одетая в легкую короткую куртку, она спустилась вниз.
Вчерашний портье, который так напомнил ей Антошу, в черной, заломленной по бокам, дивно идущей его острому лицу и густым бровям шляпе стоял по другую, не служебную, сторону стойки и беседовал со своим пожилым сменщиком.
Она поздоровалась, сдавая ключ от номера.
- Синьоре понравилась ее комната? - учтиво спросил молодой.
- Очень! Вам очень идет эта шляпа, - заметила она. И как вчера, когда она вдруг полюбопытствовала о его имени, он быстро глянул на нее из-под бровей. Не смутился.Чуть улыбнулся "уленшпигельским" ртом.
- Грацие, синьора.
И открыл перед ней стеклянную дверь, пропуская в переулок и выходя вместе с ней.
- Синьоре нужна помощь?
Она достала карту из кармана куртки, развернула.
- Покажите, как пройти к Академии.
Он придвинулся, склонился над картой, рядом с ее лицом, будто хотел потереться щекой о ее щеку, снял шляпу - поля мешали...
- Вот... смотрите, - сказал он. - Пересекаете Сан-Марко... и по Калле Ларджо дойдете до Кампо Сан-Маурицио... - Длинный палец с коротко остриженным полукруглым ногтем вычерчивал ее маршрут... - Ну, и по мосту Академии выйдете прямо к ней. - И выпрямился, надевая шляпу. - Синьора интересуется искусством?
Она усмехнулась.
- О, это уже съеденное наследство...
- У синьоры удивительная манера выражаться.
- А у вас отличный английский.
Он благодарно улыбнулся и ответил со сдержанной гордостью:
- Я три года учился в Англии... Охотно показал бы вам дорогу, но, к сожалению, тороплюсь на занятия.
- Чем вы занимаетесь? - спросила она тем же прямым простым тоном, каким спросила вчера его имя.
- Живописью, - сказал Антонио.
Она подняла на него глаза. Промолчала... Да, это уже нечестно, это запрещенный прием, но так оно и должно было быть.
- Постойте-ка, покажите только, в какой стороне гетто...
- А, - сказал он. - Я так и подумал.
- Что вы подумали? - огрызнулась она.
Он замялся, но ответил быстро:
- Я так и подумал, что синьоре захочется навестить гетто... Это недалеко от вокзала. - И опять он снял шляпу и почти приник щекою к ее щеке, пересыпая свой английский вчерашними, так восхитившими ее, "дестра, синистра, дестра", сопровождая объяснения нырками легкой ладони.
Наконец они приветливо распрощались. Он, видно, уже здорово опаздывал. Почти бегом припустил к мостику, впадавшему в узкий переулок, и сразу же исчез в толпе туристов.
А может быть, вдруг подумала она, этот милый итальянский мальчик - всего лишь призрак Антоши? И вздрогнула, внезапно вспомнив, что среди студентов Академии у Антоши была кличка "Итальянец", за пристрастие к художникам венецианской школы.
Она повернула и пошла в сторону Сан-Марко тесной, еще по-утреннему затененной улочкой, мимо витрин цветного стекла, сувенирных лавочек с вывешенными наружу масками, мимо кондитерских и кафе, где на вертелах уже пустились в свой торжественный менуэт бледные куриные тушки, шла, натыкаясь на группы горластых подростков в карнавальных колпаках, на пожилых краснолицых немцев и жилистых американских старух.
Повернула за угол и вдруг вышла на вчерашнюю, похожую на залу, площадь.
Арочные галереи Новых прокураций еще оставались в тени, но портики уже были освещены солнцем.
Она прошла всю площадь, уклоняясь от низко летающих голубей, и наконец обернулась на Собор.
Синие глубокие озерца стояли в золоте мозаик. Тесный хоровод розоватых, голубоватых, серо-палевых, зеленоватых мраморных колонн издали напоминал легчайшие вязки бамбука.
И все это невесомое кружево со всеми своими конями, пятью порталами и пятью куполами было погружено и как бы отдалено в среде мягкого утреннего сияния...
Через пьяцетту она вышла на мол и глубоко, беззащитно вздохнула: за частоколом косо торчащих из воды, полусгнивших бревен перед ней лежала искристая, белая к горизонту, а ближе к берегу ониксовая, черно-малахитовая, но живая, тяжело шевелящаяся лагуна, как спина гигантского кита, всплывшего на поверхность. И отсюда, со стороны мола, в сияющем контражуре утра из воды вырастало некое видение, как поднявшийся из глубины лагуны бриг: церковь Сан-Джорджо Маджоре - красно-белая вертикаль колокольни и белоснежный портал с мощным, грузно лежащим куполом.
Она подумала: как жаль, что у нее нет сочинительского дара, а то бы написать рассказ, который весь - как венецианская парча, вытканная золотом, лазурью, пурпуром и немыслимыми узорами, тяжелая от драгоценных камней, избыточно прекрасная ткань, какой уж сейчас не бывает, а только в музеях клочки остались.
Ей вдруг страшно, немедленно захотелось туда, как будто там ждало спасение. И уже минут через пять вапоретто влек ее по маршруту, где первой остановкой после Сан-Марко была прославленная церковь на крошечном островке.
Церковь была еще заперта. Минут десять она побродила по островку, который, собственно, и являл собой только церковь, несколько зданий из красного кирпича и просторный сад, куда не пускали туристов.
Была еще маленькая гавань, приткнувшаяся к маяку, в которой уютно покачивались рядком несколько яхт.
За те считанные минуты, что она в восхитительном островном одиночестве шаталась по площади перед церковью, к плавучей пристани дважды причаливал вапоретто, привез только парочку японских студентов. Впрочем, студенты, упругим шагом обойдя площадь и примыкающую к ней улицу-набережную, достали путеводитель и быстро друг другу из него что-то вычитали, улыбаясь и любознательно поглядывая на статуи святых в нишах фасада, после чего отбыли на втором вапоретто - понеслись далее осматривать достопримечательности. Просто у японцев, она слышала, короткие отпуска и каникулы, а мир так велик, и так много в нем городов, соборов, статуй и картин, которые нужно осмотреть...
Здесь было тихо. Маленькая площадь, скорее, большая площадка, была погружена в тень от величественного здания церкви. Вскрикивали чайки, ржаво постанывали цепи плавучей пристани. Она подошла к краю, туда, где каменные ступени так страшно и так обыденно уходили в воду... Здесь, как почти везде в Венеции, не было ни ограды, ни даже столбиков. Ничего, что удержало бы человека от того, чтобы ступить...