«Нет, я слишком близко», — подумал он и попытался отпрянуть, но потерял опору. Каблуки заскользили, словно он стоял на груде мягкой земли, которая поползла под его весом… Только стоял он на плоской земле, а скользил вперед, потому что его притягивал камень. Генерировал притяжение, вот и тащил Кэда к себе, как магнит тащит железную стружку.
В глубинах этого огромного неровного хрустального шара, в который, казалось, превратился камень, Бекки открыла глаза и теперь смотрела на него в изумлении и ужасе.
Гудение в голове нарастало.
Поднялся и ветер. Трава моталась из стороны в сторону, как в экстазе.
В последний момент он осознал, что его плоть поджаривается, что его кожа пузырится в неестественной жаре у камня. Он знал, что прикоснуться к камню — все равно что положить руку на раскаленную сковороду, и начал кричать… а потом перестал, звук замер во внезапно пережатом горле.
Камень был не горячим. Холодным. Божественно холодным, и он припал к нему лицом: усталый пилигрим добрался до цели и теперь наконец-то мог отдохнуть.
Когда Бекки подняла голову, солнце то ли всходило, то ли садилось, и у нее болел живот. Словно она выздоравливала после недели желудочного гриппа. Она вытерла пот с лица тыльной стороной руки, поднялась и вышла из травы, прямо к автомобилю. С облегчением увидела, что ключ по-прежнему вставлен в замок зажигания. Бекки выехала со стоянки на шоссе, покатила неторопливо, не разгоняясь. Поначалу не знала, куда едет. Боль в животе не давала думать, накатывала волнами. То тупая, как в мышцах после интенсивной тренировки, то вдруг усиливающаяся, режущая внутренности и обжигающая промежность. Лицо горело как в лихорадке, и даже воздух, врывающийся в окно — стекло она опустила — не охлаждал его.
Спускалась ночь, и умирающий день пахнул только что выкошенными лужайками и жарящимся во дворах мясом, и девушками, собирающимися на свидания, и бейсболом под искусственным освещением. Она катила по улицам Дарема, штат Нью-Хэмпшир, в тускло-красном свете, солнце раздутой каплей крови висело на горизонте. Она проехала мимо Стратэм-Хилл-Парка, где тренировалась в составе команды, когда училась в старшей школе, повернула у бейсбольного поля. Послышался удар алюминиевой биты по мячу. Мальчишки закричали. Темная фигура, наклонив голову, помчалась к первой базе. За дорогой Бекки особенно не следила, монотонно напевала один из лимериков, лишь отчасти осознавая, как шевелятся губы. Самый старый из всех, которые ей удалось найти при подготовке того сочинения по литературе, лимерик, написанный задолго до того, как развитие языка вывело эту стихотворную форму на новый уровень, и в ней нашлось место таким словам, как «гребаный»:
— Девочка однажды спрятаться решила, — напевала она.
— И очень подошла ей высокая трава.
Да только звери хищные там жрали всех,
Кто встретился, включая и людей.
И приходили к выводу, что нету их вкусней.
«Девочка, — подумала Бекки. — Ее девочка». Тут она, наконец-то, поняла, что делает. Она отправилась искать свою девочку, ту самую, за которой ее оставили присматривать, и, ох, дорогой Иисус, в какой гребаный переплет она попала, девочка куда-то ушла, и Бекки должна найти ее до того, как родители вернутся домой, и уже темнеет, и она даже не может вспомнить, как звали эту маленькую говнючку.
Она попыталась вспомнить, как это случилось. Но память словно затянуло непрозрачным, сводящим с ума пологом. Потом вспомнила. Девочка захотела покачаться во дворе на качелях, и Бекки сказала: «Иди, конечно», занятая другим. Переписывалась с Тревисом Маккином. Они ссорились. Бекки даже не услышала, как захлопнулась сетчатая дверь черного хода.
«и что я скажу маме, — писал Тревис, — я даже не знаю хочу ли я оставаться в колледже не говоря уже о том чтобы заводить семью».
Или вот этот перл: «если мы поженимся мне придется сказать ДА и твоему брату? Он всегда сидит на твоей кровати и читает скейтбордский журнал, просто не понимаю почему его не оказалось там в тот вечер когда я тебя накачал. тебе нужна семья так заводи ее с ним».
Она яростно вскрикнула и зашвырнула мобильник в стену, оставив выбоину в штукатурке. Оставалось только надеяться, что родители вернутся пьяные и не заметят. (И кто эти родители? Чей это был дом?). Бекки подошла к венецианскому окну и выглянула во двор, отбрасывая волосы с лица, пытаясь успокоиться… и увидела пустые качели, раскачивающиеся в легком ветерке, мягко поскрипывая цепями. И открытую калитку на подъездную дорожку.