От волнения лицо хозяина покраснело. Он давно считал, что семейство ле Мойнов имеет право на баронский титул, и тот факт, что ему собираются присвоить этот титул, принес ему глубокое удовлетворение.
— Друг мой, Жозеф, я буду счастлив, если время покажет, что вы не ошиблись в предсказании.
У де Марья была неприятная привычка во время разговора затачивать перо, и многим казалось, что он сейчас начнет подробно записывать их разговор. Не глядя на ле Мойна, он спросил:
— Дружище, Шарль, вам, наверное, понравится этот титул? — не ожидая ответа, он продолжил: — Не волнуйтесь, король уже дал обещание. Он обычно сначала дает обещание, а потом не спешит его выполнить. Вы должны понимать, что это его маленький каприз. Титул от вас никуда не уйдет, но вам придется его подождать полгода, девять месяцев, а, может, и целый год. Возможно, если вести о победах Д'Ибервилля дойдут до короля, он сразу подпишет нужные бумаги. Королевское ухо любит слышать вести о победах во имя Франции и тех победах, которые прославляют его самого.
Господин де Марья постучал пером себе по руке.
— У меня были особые причины приехать в Новую Францию — понять в деталях, как действует торговля мехами, и предложить союз с вами, Шарль ле Мойн.
Господин ле Мойн сразу понял, что на уме у мсье де Марьи, он много думал о том, что тот может ему предложить, Ему было известно, что де Марья не имеет министерского поста, но обладает реальной властью в Версале, и на многие вещи реагирует быстро и правильно. С этой точки зрения он может стать мощным союзником, в чем Шарль не сомневался. Но де Марья был жаден, весьма амбициозен, и ему ни в коем случае нельзя было доверять, поэтому перед Шарлем вырисовывалась сложная ситуация.
Впервые за все время обсуждения они пристально взглянули друг другу в глаза, и Шарль ле Мойн подумал: «Я все равно никому не смогу доверять в Версале, там бесстыдные и эгоистичные люди. Этому человеку можно верить, пока он будет преследовать собственные цели; он быстро реагирует и получает нужные результаты».
Прошлой ночью Шарль тщательно обдумывал сложившуюся ситуацию, но не пришел ни к каким выводам, а сейчас он понял, какое ему следует принять решение. Хозяин Лонгея наклонился вперед.
— Я могу вам сказать, что сам об этом размышлял, но прежде чем вы придете к какому-либо решению, я хочу рассказать о наших планах. Они весьма амбициозны и могут принести нам больше славы, чем богатства, и, возможно, это вам не понравится, мсье.
Человек из Версаля пошевелился в кресле.
— Расскажите мне все.
— Сначала я задам один вопрос. Вас не удивляет, что ни один из десяти братьев не захотел служить церкви?
— Это… весьма необычно.
— Так произошло не от отсутствия должного уважения к церкви, уверяю вас. Так случилось, потому что все мы предпочитаем действовать и понимаем, что лучше послужим Отцу Небесному другими способами. Я должен вас уверить, что для нас долг перед святой Церковью и королем стоит всегда на первом месте, и мы не думаем о наградах для себя!
Жозеф де Марья наклонил голову, чтобы показать, что ему все понятно.
— Мы, канадцы, понимаем опасность вашего положения, но еще яснее мы видим великие перспективы, лежащие перед нами. Мсье, если нам никто не станет мешать…, то у англичан можно забрать землю, а остальная часть этого великого континента должна принадлежать нам. Именно таким образом можно завоевать эти земли. Это было известно Ла Саллю, но ему помешали безрассудство и беспечность. Теперь он мертв, и мы должны закончить его начинания. Это касается людей Новой Франции, в особенности семейства ле Мойн. У нас осталось семеро братьев, неужели семеро братьев ле Мойн не смогут закончить то, что начал один Ла Салль? Мсье, я уверен, что смогут.
На столе стояли изделия из серебра. Шарль обожал изделия местных мастеров и всегда ими любовался. Перед ним стояла серебряная чаша великолепной формы, небольшая миска с ручкой, которую можно было использовать в качестве емкости для вина, и прекрасное блюдо с гербом семейства ле Мойн. Все вещи были изготовлены серебряных дел мастером из Квебека, который окончил специальную школу, основанную епископом Лавалем.
Шарль ле Мойн глубоко задумался, не обращая внимания на прекрасные вещи, стоявшие перед ним. Он нечаянно коснулся чаши рукой, опрокинул ее, но даже не понял, что случилось.
— Я хочу вам кое-что рассказать, наверное, многое вам уже известно, — продолжил господин Шарль, — но мне нужно это повторить. Если мы останемся контролировать Миссисипи с ее крупным портом в устье и стратегически расположенными фортами, мы сможем запереть англичан между морем и рекой. Но мы не можем терять зря время. Англичане постоянно прибывают из-за моря, и их уже сейчас гораздо больше, чем нас. Можете про них говорить все, что угодно, но из них становятся хорошие поселенцы, из этих сынов лавочников. Они расчищают землю, строят города и распространяются вокруг, как паводковые воды, когда прорывает дамбу.
Он помолчал, чтобы еще раз взглянуть в лицо человека, сидящего напротив него. Ему нужно было понять, насколько откровенным он может с ним быть.
— Друг Жозеф, нам следует поговорить откровенно. Наш король очень щедр, но он не всегда правильно понимает проблему и не позволяет селиться тут большому числу людей. Законы тоже нам не помогают, а он желает нам диктовать, как жить, работать и даже… как нам следует умирать.
— Его Высочество пришло бы в ярость, если бы услышал ваши слова, — тихо захихикал де Марья. — Не беспокойтесь, мой друг Шарль, я не стану передавать ему ваши слова. Его Высочество собирается сделать из Новой Франции идеальное феодальное государство, и он не желает, чтобы вы о чем-то размышляли. Он считает, что канадцы будут довольны, если им позволят стоять на стене с мушкетом в руках, а когда вы будете свободны от караульной службы, станете заниматься огородом.
— Мне кажется, что тут огромная разница, — заявил ле Мойн. — Англичане с самого начала решили, что у них будет страна только для белых, а мы хотим, чтобы Канада была страной для людей с красным цветом кожи, с различными поселениями, которые станут контролировать французы, спасая души этих дикарей.
— Я никогда прежде не слышал подобной теории, — ответил де Марья, — но я считаю, милый Шарль, что вы точно обрисовали две разные политики.
Ле Мойн внимательно смотрел на собеседника.
— Эта политика не изменится до тех пор…, пока в Версале не произойдет очень грустное событие.
Последовала долгая пауза, и оба мужчины медленно и грустно закивали друг другу головами.
— Давайте откровенно и честно обсудим эту ситуацию, — наконец промолвил ле Мойн. — Если мы собираемся что-то сделать, мы не должны медлить. У нас никогда не будет столько людей, сколько имеется у англичан, и поэтому мы должны противопоставить их числу наши лучшие качества — смелость и предвидение!
— Правильно! — воскликнул де Марья, чье участие выражалось в том, что он сидел у письменного стола, писал письма и держал в руках нити интриги. — Клянусь всеми святыми, это правда! Мы обладаем воображением, мы — смелые люди и мы можем… обуздать эту судьбу!
— Нужно завоевать огромную империю, — продолжил ле Мойн, который даже не задумывался, сколько для этого придется пережить трудностей и страданий и пролить людской крови, чтобы наконец добиться победы. В глазах у него появился огонек фанатизма, что поразило собеседника, считавшего его умным и рассудительным человеком и толковым дельцом, который смог накопить богатства.
— Никогда во всей мировой истории никому не представлялась подобная возможность. Этот континент во много раз больше всей Европы, а может быть, больше всего остального мира. Страна богата мехами, рыбой и даже золотом. Это — земля огромных возможностей, Жозеф де Марья, как вы, наверное, уже поняли.