— В том, что вы говорите, чувствуется правда. Наша страна, наша чудесная Новая Франция, вызывает в людях самые лучшие проявления чувств. Вспомните о миссионерах. Если бы они оставались дома, то провели бы жизнь в качестве обычных простых кюре, пытаясь наставлять простые души деревенских людей. Но они приехали сюда и живут среди дикарей, где над ними издеваются, они испытывают трудности, их избивают и унижают. Они вынуждены питаться ужасной пищей. Они могут героически погибнуть на колу в невыносимых страданиях.
Он говорил очень быстро, и ему пришлось перевести дыхание.
— Вспомните Адама Долларда с товарищами и молодую Мадлен де Вершер… или моего отца. Если бы он остался в Нормандии, то управлял бы гостиницей всю свою жизнь. Кланялся бы своим постояльцам, экономил бы и унижался. Но в этой чудесной стране он стал великим человеком, мудрым, преуспевающим и уважаемым. Ему не удалось бы жениться на чудесной женщине, какой была моя мать, если бы он оставался во Франции.
— Мсье Пьер, — робко попросил мальчик, — расскажите нам, как Старый Господин Шарль заставил ирокезов отпустить его из плена.
Покоритель Ньюфаундленда с удовольствием начал рассказывать любимую легенду всей колонии.
— Многие годы женщины племени Длинного Дома собирали топливо, чтобы сжечь Шарля ле Мойна на колу. Они называли его Акуессан. Они понимали, что им нужно бояться его больше всех. Он изучил их нравы и разбирался в жизни в лесу. Он умел разговаривать на многих языках индейцев. Однажды они его поймали и отправились вниз по реке Ришелье к себе домой. Индейцы были страшно возбуждены. Они гребли, перешептываясь и ухмыляясь. Но потом они внезапно посерьезнели. Отец продолжал с ними разговаривать и говорил о несчастьях, которые упадут им на голову, если они его убьют. Его народ приплывет в каноэ, которые выше деревьев, и с большими ружьями, грохочущими сильнее грома. Индейцы старались не обращать внимания на его слова. Они смеялись, болтали и шутили, говорили, что станут его пытать. Их разговоры перекрывал его голос, повторявший о грозящих им бедах. Наконец индейцы смолкли — они выбились из сил.
Все это время с ними говорил другой голос, — продолжал Д'Ибервилль. В нем было нечто от поэта, как это бывает у великих полководцев и истинных лидеров. Это был робкий голос из глубины их собственного «Я». Он постоянно говорил: «Прислушайтесь к нему. Если вы убьете этого человека, на головы людей вашего племени падет огромная беда». Индейцы страшно перепугались и не смогли бороться сразу с двумя голосами — внутренним голосом и словами мудрого Шарля ле Мойна. Они собрали совет и начали совещаться, а потом повернули назад к устью реки. Они передали отца другим индейцам и умоляли, чтобы он их простил, а потом отправились восвояси. Они гребли так быстро, будто за ними гнались враждебные индейские боги на быстрых ветрах.
Все помолчали, а потом Д'Ибервилль гордо тряхнул головой.
— Теперь вам понятно, каким человеком был мой отец. Скажите мне, вам понравилась эта история?
Мальчик ответил:
— Мсье Пьер, это одна из самых лучших историй, какие я слышал в своей жизни.
Д'Ибервилль сидел у самой кучи льда. Он поднялся на ноги и начал стряхивать влажные опилки с сюртука.
— Мне пора идти. Если что-то случится, стреляйте из ружья, и я сразу к вам прибегу. Я сплю очень чутко.
Он преклонил колени возле импровизированного помоста и прошептал молитву за упокой души повара.
— Прощай, Франсуа Данден, — сказал он, — ты был хорошим человеком — смелым и нежным, дружище. Я всегда буду тебя вспоминать!
Глава 6
Поль ле Мойн, четвертый из братьев, прибыл в замок поздно ночью. На мессу в пять часов утра собирались шесть братьев. К ним у дверей часовни присоединился отец Милле, когда они входили внутрь.
— Всегда помните, сыны мои, что являетесь инструментами Божьей воли. ОН выбрал вас, чтобы вы выполняли Его повеленье в этой новой стране. Это — великая ответственность, она лежит на ваших плечах. Вы не должны забывать, что преданность делу должна быть прежде всего…, а потом уже удовольствия, отдых и личные желания. Это важнее, чем ответственность в качестве отца или мужа.
— Да, отец Милле, — сказал Шарль. Остальные братья серьезно склонили головы и повторили.
— Да, отец Милле.
Они направились к лестнице, ведущей в комнату, расположенную в башне. Трое старших братьев шли, взявшись за руки, а Поль был в центре. Он был стройным, немного ниже ростом остальных. Черты лица у Поля были мелкими и очень тонкими, и казалось, не подходили для лица человека, много времени проводящего в лесах.
— Ты хорошо выглядишь, мсье Маленькая Птичка, которая вечно в движении, — сказал Шарль, глядя на брата. — Я боялся, что на тебя плохо подействует последняя кампания.
Поль ле Мойн засмеялся.
— Вечно вы волнуетесь обо мне. Постоянно кто-нибудь из вас спрашивал: «Сможет ли Поль это выдержать?» или же «Сможет он сделать это?». Иногда меня это здорово злило. Я такой же выносливый, как и все наши остальные братья, и вам это давно известно.
Он оглянулся на троих младших братьев.
— Меня поражает, как сильно изменились наши младшие братья. Клянусь, что Габриэль и Малыш Антуан выросли на три дюйма, пока нас не было дома.
— Малыш Антуан станет самым высоким из нас, — сказал Д'Ибервилль.
Так и случилось. Через несколько лет младшенький стал выше всех братьев, но ему так и не удалось избавиться от клички, данной ему братьями, когда он лежал еще в колыбельке из дерева дикой вишни. (Они, кстати, все выросли в этой колыбели.) Его прозвище Малыш Антуан осталось при нем.
Шарль вздохнул с облегчением, когда Поль сказал, что он в замечательной форме.
— Я не буду чувствовать себя виноватым, если предложу тебе следующее… — начал он.
Д'Ибервилль крепко пожал плечо Поля.
— Мне об этом все известно. Наш Шарль, который всем дает сложные задания, рассказал мне. Уверен, задание будет непростым.
— Ты прав, — отозвался глава семейства. — Поль, до нас не доходит значительное количество мехов из Оттавы. Нам еще не известно, по каким каналам они уплывают, но большая часть отправляется в Бивервик. Так не может продолжаться. Если мы позволим, чтобы на нашей территории развивался подобный промысел, они вскоре начнут действовать и на севере, — он мрачно нахмурился. — Поль, я представляю тебе решить эту проблему. Пока я нахожусь в Монреале, я ее не смогу сам разрешить.
Поль сразу стал серьезным.
— Мне казалось, что мы навсегда преградили им дорогу в Оттаву. — Он резко покачал головой. — Мне придется навестить дружественных вождей племени и узнать, что тут творилось, пока я отсутствовал.
— Мне не очень хочется, чтобы ты сразу начал работать, — заявил Шарль. — Но время терять нельзя, эти люди действуют решительно и слаженно.
— Я отправляюсь тотчас же, а тебе придется как-то постараться уговорить Мари-Мадлен ради собственного спокойствия и… ради моего, — улыбнулся Пьер. — Шарль, ты сам должен ей объяснить, что мне придется вскоре ее покинуть. Могу сказать, что она станет сильно злиться. — Он помолчал. — Для меня все складывается не так плохо. Мне нравится жить в лесах, на свежем воздухе, особенно мне нравятся места возле Оттавы. И… индейцы.
Д'Ибервилль начал возражать:
— Поль, они нравились бы тебе гораздо меньше, если бы ты видел лежащего беднягу Дюжину и Еще Одного с торчащей у него из спины стрелой, — он перекрестился. — Я прослезился, стоя над телом этого бедняги, и клянусь, что они заплатят за его смерть!
— Я тоже рыдал, — признался Шарль. — Лонгей уже не будет без него прежним.
Поль был самым спокойным и добродушным из всех братьев, но он принял смерть повара поразительно рассудительно, и его братья никак не могли его понять.
— Что вы ожидали! Индейцам мы тут не нужны, и они будут сражаться с нами до конца за земли, ранее принадлежавшие им. Если бы наши молодые парни сделали то, что сделали их воины, мы бы называли их героями. Однажды стрела пролетела через открытую дверь домишка старика Киркин-хенда и пришпилила одну из его ужасных шляп на стене. Другая влетела во двор в Шамбли. Таким образом они нас предупреждают, что постоянно следят за нами, презирают нас, и чтобы мы не ждали от них мира. Но сейчас они спустились далеко вниз по реке Ришилье, — он начал резко жестикулировать. — Шарль, мне очень жаль, что стрела поразила нашего повара, но я не стану захлебываться от ненависти к индейцам, хотя они пытались сбить с нас спесь. Д'Ибервилль продолжал возмущаться: