— Себя, — решительно заявляет Донасьенна.
— Ничего себе удачная мысль! — восклицает Сальвадор.
— Постойте-ка! — восклицает Персоннета. — Одну минуточку! Я возражаю!
Но Донасьенна уже вошла в организационный раж.
— Сейчас посмотрю расписание рейсов, Одиль закажет нам билеты, а Жерар поможет с визами — у Жерара всегда все получается быстрее.
— Да погодите же! — взывает к ней Персоннета. — Послушайте!
Но его уже никто не слушает. И Персоннета становится ясно, что с этого мгновения его жизнь круто изменилась, он это видит, он это чувствует, он об этом еще пожалеет. Боккара часто действовал ему на нервы, но теперь его будет не хватать. Тот сейчас наверняка роскошествует, живет в шикарных отелях, летает первым классом, братается с экипажем, чокается по кругу с пилотами, тискает стюардесс в туалетах, смотрит стерео в салоне и ведет задушевные беседы со стюардом на кухне по ночам, когда все спят.
Кстати о сне: Санджив только что вошел в кабинет доктора Гопала в клинике на улице Пагоды Каранисварар.
— Ну что, полегчало тебе? — спрашивает врач. — Доволен ты моим лекарством?
— Еще как полегчало! — говорит Санджив. — Очень доволен.
У него и в самом деле крайне довольный вид, глаза радостно блестят, зрачки сужены, застывший взгляд выражает блаженство.
— Очень даже полегчало, — повторяет он. — Мне бы еще чуточку этого вашего лекарства.
— Нет проблем, — говорит доктор. — Мне тоже кажется, что оно тебе подходит. И раз уж мы встали на путь выздоровления, следовательно, нужно изменить дозировку и принимать побольше. Итак, я дам тебе еще десять граммов моего снадобья.
— Всего десять граммов? Но это же совсем мало! — робко говорит Санджив.
— Гляди сам, — отвечает доктор, запуская руку в ящик стола.
Он вынимает бумажный пакетик, свернутый таким же манером, как и в первый визит Санджива, но раз в пять-шесть больше по объему. Да, десять граммов действительно намного больше, чем предполагал Санджив. Он в восторге.
— И потом, хватит вдыхать его, — командует доктор, — я тебя научу делать себе уколы, это очень просто.
— Ну, раз вы так велите, тогда конечно, — говорит Санджив. — Прямо и не знаю, как мне вас благодарить!
— Да никак, — отвечает тот. — Не нужно меня благодарить. Я опять возьму с тебя всего десять рупий и ничего не попрошу взамен. Разве только самую малость — капельку твоей крови; для тебя ведь это сущий пустяк.
Ты не против?
— Да берите сколько хотите! — щедро предлагает Санджив.
— Но это должно остаться между нами, — предупреждает его Гопал. — Кровь, сам понимаешь, дело священное, ею вроде как скрепляют договор.
— Конечно, ясное дело, — с понимающим видом говорит Санджив.
— Ну а тебе от этого никакого вреда не будет. Значит, ты дашь мне немножко крови — так, не больше литра. Нет возражений?
— No problem, — гордо заявляет Санджив.
— И в дальнейшем ты можешь приходить когда захочешь. А теперь засучи рукав.
18
— Этот парень в жутком состоянии! — констатировал Бельяр несколько дней спустя.
Стоя у открытого окна, он наблюдал в крошечный бинокль за Сандживом, который бессильно завалился на сиденье своего экипажа у ворот «Космополитен-клуба» под палящим солнцем, хотя вполне мог укрыться в тени деревьев.
— Ты не хочешь сходить посмотреть, что с ним?
Благодаря успешному лечению Гопала Глория теперь спала как убитая и перестала проявлять особый интерес к вентиляторам. Был самый разгар дня, время сиесты.
— Не могу! — простонала Глория, не размыкая век, — оставь меня в покое!
— А я тебе говорю, сходи и посмотри, — настойчиво повторил Бельяр. — Мне кажется, с ним что-то неладно.
Шатаясь и зевая, Глория поплелась через библиотеку к стоянке велорикш.
Пролетевшие над ее головой реактивные грузовые самолеты расчертили небо пухлыми белыми трассами, которые таяли на глазах. Ветви альбиций безмятежно шелестели на ее пути, а жабы, недвижно застывшие в своем прудике, как всегда, активно заглатывали кружащуюся мошкару. Глория вышла за ворота и на миг остановилась: действительно, вблизи Санджив выглядел совсем скверно.
Надо сказать, в последнее время услуги молодого рикши оставляли желать лучшего. С ним и впрямь творилось нечто странное. Насморк, прошедший было за два-три дня, возобновился и терзал его с удвоенной силой. Мало того, он начал кашлять, сгорбился как древний старик. Его знаменитая благожелательность и та все чаще давала сбои. Он утратил былое усердие, стал раздражителен, жаден до денег, а главное — необыкновенно скрытен. Однако он все еще питал доверие к Глории, и когда та тихонько растормошила его и деликатно спросила, как дела и чем объяснить эти перемены, откровенно указал причину — снадобье доктора Гопала да еще слишком частые сеансы донорства.