Луиза Левьер прокатилась за три и восемь. Хейди Лоуфен — за три и семь. Мари — за три и десять. Ингмар Листром, шведка, присела в стартовом домике в своем бело-желтом костюме. Раздался выстрел стартового пистолета, и она бесшумно скользнула на спуск. Толпа сходила с ума, кричала, улюлюкала, потрясая колокольчиками и трещотками. Она должна быть следующей.
— Номер восемь. Представительница Великобритании, леди Элизабет Сэвидж!
Элизабет вышла на старт. Она была любимицей болельщиков, и шум толпы просто оглушал. Неодобрительные свистки смешались со звоном колокольчиков и свистом одобрения. Все же это толпа соотечественников Хейди и Луизы. Пошел отсчет времени, но она чувствовала себя до странности спокойно. Нервы, которые дрожали всего несколько минут назад, унялись, как только она оказалась на старте. Краем глаза Элизабет увидела плотную толпу за сеткой ограждения, яркие флаги Великобритании на фоне белого снега, за ними олимпийские телебашни, а над всем этим нависал черный, тяжелый каменный Шилтхорн. Он вечный и безразличный, как все Альпы. И неизменный. Олимпиады приходили и уходили из этих долин бесследно.
Она оттолкнулась.
Толчок, она наклонилась как можно ниже, почувствовала, как тело ее набирает скорость, летя, словно пуля.
Элизабет подпрыгнула, приземлилась плавно и четко, толпа закричала, но она была уже впереди на сотню ярдов.
Сейчас надо обогнуть деревья, очень осторожно, присесть еще ниже. Теперь через туннель. Предыдущие лыжницы снег уже примяли, поверхность глаже, здесь можно развить еще большую скорость. Теперь долго-долго направо, промелькнуло в голове Элизабет, словно вспышка. Но она на сотую долю секунды перед поворотом чуть накренилась влево и думала, что больше не выправится из-за силы притяжения. Однако сумела: вскинулась, выпрямилась. Она ехала слишком быстро, чтобы видеть флажки или отметить одобрительные крики. И вот финиш!..
Элизабет пролетела через ворота, но не смогла достаточно быстро снизить скорость, споткнулась и упала, накрытая поднятым ею же самой фонтаном снега. Чувствуя себя как идиотка, вскарабкалась на ноги.
Наступил миг ожидания. Элизабет ненавидела эти моменты: сердце останавливается, ни вздохнуть, ни выдохнуть, пока не высветятся на табло результаты. Подошел Ганс, положил костлявые руки на ее сильные плечи.
Три-шесть, пять-пять. Толпа дико взревела. Ронни Дэвис подпрыгнул на три фута. На ноль сорок пятых секунды быстрее Хейди Лоуфен. Швейцарская команда с неудовольствием отвернулась. Телевизионщики кинулись к Элизабет, и Ганс незаметно кивнул ей. Она продвинулась еще немного вперед. Время, которое она отыграла, короче, чем один удар сердца, но в результате этого Британия сейчас первая. Швейцарки на втором и на третьем местах.
— Леди Элизабет, Си-эн-эн.
— Леди Элизабет, можете сказать несколько слов Ай-ти-ви?
Вспышки камер светили прямо в раскрасневшееся лицо Элизабет. Микрофоны, как пушистые черные шарики, повисли у нее над головой, а кто-то пихал их рукой прямо в нос.
— Какие вы испытываете ощущения, выиграв первый женский Лоберхорн?
— Я не знаю, я не выиграла. Должны выступить Кристи и другие великие лыжницы. Сама дистанция очень волнующая, но сейчас я хочу сосредоточиться на слаломе.
— Все, леди и джентльмены, — сказал Ронни, давая знак служащим, чтобы они оттеснили от его девушки всех журналистов. — Лиз, это было блестяще, ты летела чертовски здорово. Я думал, что ты вообще улетишь.
Ганс Вольф с упреком посмотрел на британского тренера.
— В конце ты потеряла контроль над собой.
— Да, но только после финиша.
— Плохо. Это показатель того, что ты вообще можешь потерять над собой контроль. Если такое случится на спуске, это гибель.
Элизабет раздраженно наклонила голову. Она пылала от счастья победы и думала, что Ганс мог бы быть чуть снисходительнее.
— Элизабет, сегодня твой отец улетает домой, — сказал Ронни. — Он хочет, чтобы ты позвонила ему до отъезда.
Элизабет улыбнулась.
— Я не хочу говорить с ним. Если он еще позвонит, скажите, что меня нельзя беспокоить. Вот так просто и скажите.
— Хорошо, — неуверенно ответил Ронни.
Элизабет потянулась, взяла желтую бутылочку сока у кого-то из обслуги. Тони мог отправляться ко всем чертям. Как только у нее будет олимпийское золото в кармане, она попортит ему жизнь.
— Нам еще надо работать, — сказал Ганс, как будто мог подслушать ее мысли.
Элизабет кивнула и улыбнулась. У них за спиной размахивали американскими флагами, толпа приветствовала Ким Феррел, время которой, как и следовало ожидать, было три одиннадцать.
— Я знаю, работа еще не окончена.
Слова прозвучали неубедительно. Сама-то она думала, что все они — Хейди, Луиза, Тони… Да она готова всех сейчас смести со своего пути. Настал ее час.
Она чувствовала себя непобедимой.
Нина приехала в «Холкин» ровно в девять. Весь день Тони избегал ее звонков, но сейчас был готов к встрече.
Она оглядела себя в зеркале лифта, поднимаясь в его апартаменты. Черные волосы забраны вверх, костюм шоколадно-коричневого цвета с кремовой отделкой, туфли на низком каблуке, матовые шелковые колготки и никаких украшений. Косметика в тонах бренди, ягод и золота. Нина казалась на пять лет старше в таком наряде. Красивая, но слишком серьезная.
Лифт скользнул, бесшумно остановился и выпустил ее.
Нина почувствовала легкий страх. Как ей хотелось удержать Генри, о Боже! Они только успели поужинать в китайском ресторане и провести по-настоящему всего одну ночь, когда она вернулась в Лондон. А потом он улетел с Лилли во Францию. Ужин прошел не так, как хотелось бы Нине. Она была уставшая и раздраженная после полета, в шоке от отчета в вестнике и к тому же злилась на Генри, раскрывшего их отношения перед Фрэнком Стонтоном.
Генри был раскованный, свободный, а она чувствовала себя как шарик на веревочке. Они не ссорились в буквальном смысле слова, но Нина постаралась пораньше уйти. Недавно гадалка сказала девушке, что ей следует остерегаться темных сил, объединившихся против нее. Генри заявил тогда, что ему удается все, за что он ни берется.
Ей хотелось быть немного поласковее с Генри. Она могла потерять друга.
Нина нажала на звонок у графских апартаментов.
Тони открыл дверь и провел ее внутрь, ласково улыбаясь. Комната убрана в стиле японского минимализма, но стол накрыт экстравагантными блюдами; выдержанное шампанское охлаждалось в серебряном ведерке со льдом, теплые бутылки сакэ стояли рядом с тарелками суши12. Стол украшали вазы с лиловыми орхидеями. Нинин взгляд невольно метнулся в сторону кровати. На ней лежала большая яркая синяя коробка с золотой этикеткой. Что-то из ювелирных изделий.
Ей хотелось расхохотаться. Вот ответ на все ее вопросы.
— Я больше не покупаюсь на это, Тони, — хрипловато проговорила она.
Он поднял бровь.
— На что ты не покупаешься?
— На все это дерьмо. — Нина указала на стол и на коробку. — Что бы это ни было, я надеюсь, ты уже получил свое.
— Нина. — Тони Сэвидж спокойно сел на стул со спинкой из вишневого дерева и оглядел ее. — О чем ты говоришь? Слушай, дорогая, надеюсь, ты не собираешься осложнять положение? Ты же умная девочка и понимаешь, как это глупо.
— Ты мне угрожаешь?
— Я? Угрожаю тебе? Не будь дурой. Подумай, кто я и кто ты. Кажется, у тебя мания величия, Нина Рот. Ты ведь на самом деле не такая важная птица.
— Благодаря мне «Дракон» поднялся на пять пунктов за две недели, — горячо заявила Нина. — Это моя работа. Я это сделала, Тони. Мои слова написаны в отчете. Но ты даже не упомянул меня.
— А с какой стати я должен тебя упоминать? — спросил Тони, и в его голосе послышалось раздражение. Он потянулся за шампанским, вынул пробку и налил в два бокала. — Это не твоя работа. Это работа «Дракона».