— Привет, счетовод! Ну как тебе «Русалка», как тебе Ди?
— Кто-кто?
— Ди. Так зовут владелицу «Русалки». Высокая такая…
— Стройная, с синими волосами. Ты уже говорил, а я видел.
— Ну так вот, — нисколько не смутился «ночной», — ее зовут Ди. Разве не представилась? Странно! Уж такому известному счетоводу могла имя и назвать.
— Ой, да иди ты нахер, — отмахнулся Изморозь, — тебе вот, с утра делать больше нехуй, кроме как издеваться?
— Угадал, нечего, — пожал плечами извозчик, усмехнулся. — Могу отвезти туда, где подобрал, раз уж тебя тут не ждут неисправленные счета.
Тааак! Сдача с мерка! Зажулили! Лукас охлопал себя по карманам. Глухо звякнуло в потайном, на ноге. Не понял⁈ Изморозь лихорадочно зашарил, вытащил содержимое. Серебро было туго замотано в колбаску, как раз по размеру тайничка. Снова волшебство?
— Шлюхи, они такие! Особенно в «Русалке». Садись, счетовод. Много не возьму, вижу, что потратился.
Лукас молча ссыпал сдачу с золотого в кошель, метнув пару медяков «ночному» в лицо. Тот, конечно же, монеты поймал.
— Давай к «Драному Башмаку», не доезжая квартал, остановишься.
— Поехали…
До нужного перекрестка доехали в молчании.
— Бывай, друг! — махнул Лукас на прощание.
— Удачи, счетовод! — отсалютовал хлыстом извозчик, и повозка покатилась дальше, завершая свой ночной маршрут по улицам Сиверы.
Изморозь медленно добрел до переулка, выводящего на кабак… И остолбенел.
Возле «Башмака» толпилось с пару дюжин стражников. Размахивали руками, тыкали пальцами, что-то обсуждали. Звучало «убили», «вырезали к херам», «поножовщина» и прочие, совершенно не радующие слова с привкусом свежей крови. Хуже всего, что в словах стражи звучала неприкрытая радость. Справедливо! Рейни достал многих…
Распахнулись двери. Из кабака вынесли носилки, накрытые окровавленным полотном. Под холстом угадывалось тело. Еще одно у входа, распростерто на брусчатке. Фуззи или Вуззи? Ого! Беднягу грохнули коротким копьем, да так, что острие насквозь прошло и попало меж камней, пришпилив тело к мостовой.
Лукас перевел взгляд на второй этаж. Чудом сдержал вопль. Из окна, с выбитой рамой — словно катапультой жахнули — свисала Иветт, повешенная на собственной косе. Из распоротого живота свисали кишки причудливой гирляндой.
Изморозь попятился. Не хватало сейчас только попасться на глаза стражникам!
В спину больно ткнулся клинок.
— Только не ври, крысеныш, что ты здесь ни при чем, — жарко дохнула в затылок Марселин. — Ты слишком вовремя ушел, чтобы быть ни при чем.
— Будешь смеяться, но я действительно ни при чем, — ответил Лукас, понимая, что девушка ему не поверит. — Ты мне в спину тычешь вилкой или чинкуэдой?
— А тебе не все равно, крысеныш? До печени всяко достану. Но… — убрала вдруг оружие Марселин.
Лукас потер спину рукой, еще не веря, что, кажется, еще малость поживет. Обернулся.
— От тебя бабой прет. Сладкой неместной бабой, — разъяснила воительница. — Аж завидно, какой сладкой! Растай, Изморозь, и понадежнее. Беги к Йоржу или Мастеру. Или просто беги, и подальше. Не хочу, чтобы еще и тебя убили. Обидно будет остаться одной в этом сраном городе.
Глава 2
Мера цемента, четыре меры песка…
Хото проснулся чуть свет. Привычка! В Сивере лето долгое — две трети года. И лучше вставать еще затемно, чтобы к рассвету добраться до рабочего места. Потом три-четыре часа работы, и солнце забирается на небо. И начинает со всей дури жечь и печь.
Тогда собираешься, идешь раскаленными улицами домой, а после долгого обеда, снова на работу… Ну или спишь в тени, прям у дома, на котором идет работа. Дурацкий график, дурацкий город, дурацкая погода…
Сегодня смысла в столь раннем подъеме не было. Но к привычке добавилась еще одна веская причина! Хото было очень хреново. Нельзя мешать вино с пивом, а потом запивать кальвадосом! С другой стороны, возможно, вся беда в вяленом мясе, которым заедали пиво? Торговец специально так перцу много всыпал, чтобы забить залежавшуюся дохлятину! Точно! Надо встретить и набить рожу. Или зарезать. А может, дело в тех сырных печеньях?
Ой, да ну это все к бесам! В голове гудел колокольный набат, во рту сухо как в раскаленной печке, а опухшим языком, словно лизали весь прошлый день разогретый асфальт на крыше…
Не открывая глаз, он зашарил вокруг постели. Левая рука нащупала кувшин, судя по весу, не пустой. А правая нашарила гладкий и горячий бок, явно женский.