После, стянул с плеча тючок. Развернув, уложил на парусину беседку, отцепив с пояса «пауни». Железка, для подъема по веревке, представляла собой этакую рукоять для дюссака, которая разу с гардой, из единого куска стали, но чуть иной формы. С загнутой под размер веревки краем и головкой со ступенькой под палец. Пригодится. Снова закинув потяжелевший тюк за спину, Хото вынул из-под рубахи нож, до того висевший на груди. Нож невелик, клинок в ладонь, легкий намек на гарду, потертая рукоять. На вид — инструмент, не оружие. В рукояти ножика когда-то давно просверлено отверстие, через которое пропущена бечевка, лет пять назад еще красно-зелеая, сейчас же, неопределенно серо-черная.
Отсалютовав ножом своей тени, Хото двинулся вперед. Расположение комнат он представлял примерно, но вряд ли оно сильно отличается от всех прочих богатых домов Сиверы, в кои судьба заводила Высоту.
Просторный кабинет был обставлен дорого, но безвкусно. Этакая неосознанная пародия на дешевый бордель с претензиями. Слащавая и разляпистая позолота, бархат где надо и где не надо, псевдозагадочный блеск шелка, дорогие свечи, дающие не только свет, но и благородный запах…
Посреди кабинета, на стуле сидел абсолютно голый человек. Высокий, худощавый, с узким лицом, по щекам побитым оспой. Смотанный по рукам и ногам нарезанной портьерой. Рот тоже закрывала полоска ткани, и его сдавленное мычание не могло бы потревожить и самое чуткое ухо.
На виске у связанного кровоточила свежая ссадина. Крохотные капельки крови падали на грудь, стекали на живот, закрашивая понемногу огромную татуировку — со всем тщанием вырисованного тарантула.
Человек дрожал. От холода ли, от страха… И казалось, что паук топорщит каждый свой волосок.
Хото стоял перед связанным, скрестив руки. Молча. Стоял долго…
— Ну здравствуй, Бубо. Вижу, ты меня узнал.
Бубо закивал чаще, завращал глазами. Казалось, еще немного, и они вывалятся из орбит.
— Узнал, конечно. Что, сейчас будешь мне обещать, что вернешь все, до грошика? И мне, и всем прочим? Обещай, обещай, я весь в нетерпении… Нет, не хочешь? Понимаешь, что вера в твои слова не стоит и обрезанного медяка?
Высота снял с пояса «пауни». Оттянув головку, Хото поднес железку к глазам Бубо:
— Видишь, тут нарезаны шипы. Догадываешься для чего? Правильно! Вверх эта штука идет легко, а вот вниз… Да, вниз идет очень неохотно. Собственно, для того и придумана, чтобы сугубо вверх.
Зайдя со спины, Хото защелкнул «пауни» на мизинце Бубо.
— Это для ускорения принятия решения.
Резко и сильно дернул.
Бубо взвыл, подался всем телом, чуть не опрокинув стул.
Хото с оттягом ударил его «пауни» по затылку.
— Команды «орать!» не было. И вообще, откуда паника? Кость-то осталась на месте. Всего лишь мясо ободралось. Нарастет новое. Наверное.
Высота вытряхнул окровавленные ошметки пальца на колени Бубо.
— Ну что, теперь приступим к серьезному разговору? И подумай, что будет, если ты заорешь? У тебя много пальцев. Понятно, что на пятом-шестом ты потеряешь сознание, а на десятом можешь и помереть от боли. Лопнет сердце, все такое. Но мне-то все равно.
Связанный мелко закивал. Под ним начала растекаться лужа. От нее тянуло мерзким запахом паники.
— Как-то ты спешишь? — брезгливо посмотрел на пол Высота. — Так бы с оплатой торопился, как сейчас. Или думаешь, что мне станет противно с тобой возиться? Так ведь ради благой цели, я и нос зажму… Поговорим?
Хото деланно примерился кулаком к виску связанного, ослабил кляп.
— Все отдам, все! Там, под полкой с кодексами! Там вытертый кирпич! Нажми! Два раза! Быстро-быстро! И третий — сильно, пока не провалится.
— Как сложно все у тебя…
Заткнув Бубо рот, Высота подошел к полке. Кодексы неодобрительно блестели золотом корешков. К бесам!
Нужный кирпич прямо таки лез в глаза. Ушел в стену после третьего нажима… Выдвинулся целый блок из шести кирпичей. Хото вытащил их до конца, с натугой отставил в сторону…
— Бубо, ты проклятый хомяк! Нет, ты даже не бобер! Ты, блядь, целая бобрячья фамилия в одном лице!
Высота покачал головой. Тайник превзошел его ожидания. Сколько тут, он даже не представлял. С полведра точно.
— У тебя хорошие заработки. Интересно, сколько тут нашего?
Бубо не отвечал. Лишь трясся, исходя на пот.
Хото подошел к нему вплотную, наклонился ликом к лицу:
— Над нами спят твои жена и дочка. Они у тебя красавицы. Особенно дочь. Сколько ей, пятнадцать? Не говори, разницы особой и нет. А жена… И фигура, и украшения! А в каком она чудесном платье вчера была! Желтое ей к лицу! Знаешь, был бы я такой сволочью как ты, их ждало бы сегодня много веселья. Запомнили бы на всю жизнь! Но так уж сложилось, что мне подобные развлечения претят. Уродился честным солдатом, а не штабной тварью. Уж прости, лишил тебя удовольствия слышать их крики. Они будут кричать потом. Не из-за меня. И в тех криках будут проклятия отцу и мужу, из-за которого все пошло куда-то не туда…