— Откуда это все?
— Мы купили, — сказала Нэнси, возвращаясь на кухню. — Ничего приличного для Шаббата у тебя не нашлось. Старое и не в пару.
И все — пожертвования от Наташи и Мартины, когда Леви съехал от Стэнтона. Детектив открыл было рот, но его перебил отец:
— Я сложил все твои рабочие документы вон в тот угол. — Соул похлопал его по плечу. — Сынок, нельзя брать столько работы на дом. Это нездорово.
Леви покосился на огромный платяной шкаф — тот самый, где скрывались месяцы маниакального расследования дела «Семерки пик». Перед приездом родителей детектив установил на него замок, но они-то с Домиником знали о страшном содержимом.
— Можно тебя на минутку? — Леви схватил Руссо за руку, и тот кивнул. — Мы сейчас вернемся.
— Только недолго, — строго сказала Нэнси. — Солнце почти зашло, никакого рукоблудия!
— Боже мой. — Абрамс потащил смеющегося Доминика в сторону спальни и закрыл дверь.
Он рассказывал Руссо о допросе Дубицки, снимая пиджак, галстук и ботинки. Когда Леви закончил, Доминик сел на кровать.
— Вот блядь. Он сказал кто?
— Пока нет. — Леви расстегнул манжеты и дергаными движениями закатал рукава до локтей. — Лейла считает, что он врет, ну, или сильно преувеличивает. Она не станет заключать с ним сделку о признании вины без дополнительной информации, а Дубицки, разумеется, без сделки не станет ничего говорить. Так что мы в тупике, из которого выбираться не один день.
— Уверен, Лейла знает, что делает.
— Да. Просто... мы и так подозревали, что «Семерка» нанял киллера для убийства Бартона. А если получим подтверждение, это будет первая стоящая зацепка за долгие месяцы.
— Ага. Долгие месяцы. Другими словами, сейчас вы в той же точке, что и в августе. Несколько дней не сыграют роли. — Доминик поднялся с кровати и взял Абрамса за руки. — Понимаю, что ты не это хотел услышать. Но правда. Нельзя брать на себя ответственность за все, а сейчас ты ни на что не можешь повлиять. Предоставь Лейле делать свою работу и постарайся насладиться выходными в компании родителей.
Терпение не значилось среди черт характера Леви, но он понимал, что Доминик прав. Абрамс вздохнул и, кивнув, прижался к крепкой груди Руссо, тот обнял его в ответ и поцеловал в висок. Они замерли на минуту, пока Леви окончательно не взял себя в руки.
— Нам лучше вернуться, иначе родители решат, что ты меня тут соблазняешь, — заявил он, отстраняясь.
Они вернулись в комнату, где на столе уже красовались две белые свечи в хрустальных подсвечниках — тоже новых — бокал с вином для кидуша и хала, покрытая тканью. Как только еду расставили на столе, все четверо расположились вокруг.
— Шаббат начинается с парадокса, — сказал Леви Доминику, когда Нэнси чиркнула спичкой. — Обычно молитва произносится перед совершением действа, но молитва над свечами знаменует официальное начало Шаббата, а как только он наступает, нельзя разводить огонь. Поэтому мама сначала зажигает свечи, а потом во время молитвы мы закрываем глаза и притворяемся, что ничего не видели.
Доминик кивнул с серьезным лицом. Закончив с огнем, Нэнси задула спичку и накрыла глаза правой рукой. Детектив просто зажмурился.
— Baruch atah Adonai, Eloheinu Melech haolam, — нараспев тянула Нэнси приятным голосом, который будил в Леви самые счастливые воспоминания из детства. — Asher kid'shanu b'mitzvotav v'tzivanu l'hadlik ner shel Shabbat.
Наконец они заняли свои места, а детектив начал тихо разъяснять Доминику ритуалы, которые проводил отец: чтение стихов из Книги Бытия, благословение над вином, ритуал омовения рук и благословение на субботние халы. Доминик с явным интересом слушал, иногда задавая вопросы, но в основном сидел молча.
Леви не отмечал Шаббат должным образом с последнего приезда родителей. Он забыл ощущение покоя, которое приносил этот день, чувство связи не только с Господом и семьей, но и со всеми, кто исповедовал иудаизм на протяжении тысяч лет. «Семерка пик» не имела никакого значения в сравнении с этим.
После ритуалов, они приступили к ужину. Несколько часов пролетели под многочисленные истории за вкусной едой и напитками. Тревожность Леви сходила слой за слоем, уступая место сияющему покою.
К концу вечера Нэнси встала, намереваясь убрать со стола, но детектив ей не позволил.
— Я позже сам с этим разберусь. Сначала отвезу вас с папой в гостиницу.
— Вообще-то, мы собирались пойти куда-нибудь выпить, — сказал Соул. — Мы вызовем такси по приложению.
Нэнси скорчила гримасу.
— Не нравятся мне эти штуки. Они выжили трудолюбивых таксистов из бизнеса.
— Потому что они лучше! Это неизбежно.
Родители продолжили спорить о природе капитализма, прощаясь с Домиником, а Леви, провожая, вышел с ними на улицу. Наконец подъехало такси, и Нэнси повернулась к сыну для прощания.
— Приятного вечера тебе с твоим молодым человеком. — Она лукаво подмигнула Соулу. — Мы точно насладимся нашим вечером.
— Фу, — произнес Леви, дергая за ручку задней дверцы такси. — Езжайте уже.
Абрамс поцеловал обоих родителей, усадил в машину и, проводив ее взглядом, вернулся домой. Из кухни доносился шум воды и звон посуды, которую ополаскивал Доминик. Он ласково говорил о чем-то с Ребел, та слушала, склонив голову, и счастливо размахивала хвостом.
— Оставь. Завтра доделаю. — Леви вошел в кухню. Новая посуда была слишком красивой для посудомоечной машины.
Доминик сполоснул еще одну тарелку.
— Мне несложно.
— Ты не обязан, — тихо сказал Леви, погладив широкую спину Руссо. — Спасибо, что разделил ужин с нами. Для меня это много значит, для моих родителей тоже.
— Мне было очень приятно. Я никогда близко не общался с евреями, поэтому для меня все ново. Я даже ни разу не был на бар-мицве.
Леви потянулся и, забрав из рук Доминика тарелку, закрыл кран.
— Хватит. — Он передал Руссо полотенце для рук. — Ты готовил и убирать точно не должен.
— Ладно. — Доминик игриво вскинул бровь. — Может, я должен разобраться кое с чем другим?
Не сдержав улыбку, Леви провел ладонями по груди Руссо, наслаждаясь теплом его тела. Сейчас, наедине с Домиником, он вновь испытывал то сладко-щемящее чувство, которое потрясло его совсем недавно.
— Ты... самый мягкий человек на свете, — произнес Леви. — Но почему-то это никогда не воспринимается слабостью. Не понимаю, как у тебя получается.
— Эм... спасибо.
— Ты... — Леви сглотнул. — Ты всегда добрый, заботливый и нежный.
— Вау, сколько вина ты сегодня выпил? — Доминик улыбнулся.
— Я не пьян.
— Твое лицо просто пылает.
— Я... — Леви тронул ладонью щеку и признал, что Доминик был прав, вот только вызвана такая реакция не вином. — Я просто пытаюсь...
— Не пойми меня неправильно, мне нравится — весь такой очаровательный и смущенный. Красиво...
— Да твою ж мать, придурок ты, я пытаюсь сказать, что люблю тебя!
Доминик онемел, все следы веселья мгновенно исчезли с его лица. Леви закатил глаза и отвернулся, чувствуя, как его еще яростнее обожгло румянцем.
Крупные ладони обхватили пылающие щеки. Доминик повернул к себе Абрамса и посмотрел ему в глаза с самым серьезным выражением, какое детектив никогда не видел на его лице.
— Я тоже тебя люблю.
Леви судорожно вдохнул. Он догадывался о чувствах Доминика, но произнесенные вслух, слова обретали реальность.
Руссо не шевелился, продолжая сверлить Леви взглядом. Колени детектива ослабли, и пришлось вцепиться в талию Доминика, чтобы удержаться на ногах.
— Ты собираешься меня целовать, или как? — прошептал Леви.
Доминик наклонился к его губам. Началось все томно и романтично — ласковое подтверждение чувств, в которых они только что признались. Руссо сцепил руки за спиной Леви, и тот со вздохом выгнулся, отдаваясь прикосновениям теплых губ. Но, как и всегда, поцелуи быстро накалили обстановку. Доминик обожал дразнить, он набрасывался и отстранялся, сводя Леви с ума и пробуждая в нем хищные инстинкты. Абрамс уже запустил руки в волосы Доминика, оттягивая и кусая его нижнюю губу, настойчиво углубляя поцелуй. Руссо в ответ стискивал крепкую задницу Леви, и оба они стонали от зашкаливающих эмоций.