Но теперь он работал уже без прежнего рвения. Каждый извлечённый на дневной свет камень приносил всё меньше радости. Руки, избитые в кровь, гудели от напряжения, ноги подгибались, пот застилал глаза.
— Нет, я всё же одержу над тобой победу, — шептал юноша, выворачивая очередной камень. — К, чему тебе, земля, лежать пустой, без толку, когда я могу посеять на тебе пшеницу и собрать хороший урожай?! Это будет моё поле и может быть, пройдёт время, я построю здесь, у подножия холма, свой собственный дом. Ведь не жить же мне всё время со старшими братьями! Конечно, земля будет у нас общей, но это поле станет моим.
Солнце миновало зенит, и только тогда Хуан Гонсало, выпрямил спину. Он обернулся, чтобы полюбоваться на плоды своих усилий — чёрная взрыхленная земля и кучи белых камней.
— Это всё выглядит… — ужаснулся юноша, — как кладбище. Надгробия и чёрная земля…
Он опёрся на кирку и вытер рукавом вспотевший лоб.
«Наверное, отец и братья тоже вышли в поле и недоумевают, куда это я подевался. А может, они ещё спят…»
— Хотя нет, — улыбнулся юноша, — отец не даст моим братьям долго разлеживаться в постели. Ведь нужно работать, иначе не выжить.
Тут до слуха Хуана Гонсало долетел лёгкий стук копыт и шорох колёс экипажа. Не так-то часто проезжал кто-нибудь чужой в этих краях, и парень с интересом посмотрел на узкую ленту дороги.
По ней легко катилась двуколка. Белая лошадь бежала легко, высоко поднимая копыта. В экипаже сидели совсем незнакомые Хуану Гонсало люди — мужчина и женщина.
Низкий чёрный цилиндр, серый сюртук, изящно изогнутая трость в руках. На женщине соломенная шляпка, украшенная цветами и нежно-розовое платье, точно такого же оттенка, как и сегодняшний рассвет.
Такой экипаж предназначался для прогулок, и парню показалось странным то, что сзади, на подножке, закреплён багаж — несколько чемоданов, саквояж и полдюжины коробок. К тому же молодые мужчина и женщина путешествовали без слуг.
Двуколка докатилась до небольшой миндалевой рощицы и исчезла среди деревьев.
Парень ещё немного постоял, ожидая, когда же экипаж вновь покажется, на дороге. Но путешественники, наверное, остановились передохнуть.
«Кто же они такие? — подумал парень. — Явно не из наших краёв, ведь я знаю здесь всех. Ни у кого нет такого экипажа, к тому же… — и тут он призадумался. — Мужчина и женщина путешествуют вдвоём, без слуг, к тому же они остановились в безлюдном месте… Заметили ли они меня или нет? — тут же попытался сообразить Хуан Гонсало. — Наверное, нет, уж слишком увлечённо они беседовали. А что, если мне спуститься?»
Парень наскоро вытер кирку, мотыгу, спрятал их под куст. Затем он быстро пошёл по берегу ручья, который, причудливо извиваясь, исчезал в миндалевой роще.
«Если они где и сидят, то, конечно же, на берегу ручья. Всегда приятно расположиться у воды, слушать его шум».
Хуан Гонсало ступал бесшумно, боясь хрустнуть сухой веткой или зашуршать травой. Вскоре его взгляду открылась небольшая поляна в излучине ручья.
Распряженный белый конь мирно пасся между деревьев. На траве была расстелена скатерть, на ней высокая бутылка с вином и угощение — фрукты, тонко порезанное мясо. На низком раскладном стульчике, спиной к нему, сидел мужчина в чёрном цилиндре. Длинные полы сюртука почти касались земли.
Рядом с ним, на таком же стульчике сидела женщина. Её стройная фигура, туго затянутая в розовое платье, поразила воображение Хуана Гонсало. Но больше всего его удивили руки женщины — такие белые и нежные, что даже кожа на них казалась полупрозрачной.
— Он не хватится раньше вечера, — продолжала начатый разговор женщина, глядя на своего спутника.
— И вообще, — засмеялся тот, — искать нас будут явно не в этой стороне. Ты не боишься?
— Нет.
— Но ведь долго так продолжаться не может.
— Почему?
— Всё рано или поздно кончается.
— Только не любовь!
Мужчина нагнулся и поцеловал свою спутницу в шею.
Та шутливо оттолкнула его.
— Учти, мне не нравятся нахалы.
— Но ведь мы уже с тобой, считай, муж и жена.
— Я тебе этого никогда не обещала.
Хуан Гонсало осторожно присел на землю, а затем и прилёг. Он укрылся за кустом дикой розы так, чтобы, иметь возможность наблюдать за сидящими на поляне. Он, конечно же, знал или чувствовал, подглядывать за людьми, которые считают, что остались в одиночестве, бесчестно, но ничего не мог с собой поделать.