— Нет уж, увольте! Если не считать нескольких почтенных возрастом, то мятеж подняли двадцатилетние. И чем все окончилось? Сколько людей погибло! Сколько горя многим семействам, да и всей России! Вот что значат преждевременные меры! Торопить историю бесполезно.
Спорить Бестужев не стал — не стоит лезть на рожон. Он и так сказал много лишнего. Невольно вспомнив о погибшей рукописи, где он пытался ответить на это «зря и рано», он расстроился. Нет, надо обязательно восстановить воспоминания.
— Судя по донесениям, — продолжал Муравьев, — Ишань продолжает упорствовать в мелочах, но тем не менее дело дошло до сличения текстов на русском, маньчжурском и монгольском…
— И на монгольском языке текст?
— А как же! Воды Амура полнятся Ононом, Керуленом и другими реками Монголии. Как только подготовят тексты, я выеду на подписание договора…
«Не слишком ли уверен? — думал Бестужев. — Мало ли какой фокус выкинет Ишань?» Вспомнив о Путятине, которого не допустили ко двору, спросил, где он.
— Его отстранили от должности главы миссии, назначили командиром эскадры, — раздраженно сказал Муравьев. — Вот кто еще из племени торопыг. Дожил до седин, а поступает, как мальчишка. Почти год торчит в Китае, а чего добился? И зачем вообще выносить обсуждение границ в Пекин? Это надо решать как бы между прочим, в отдалении от дворца богдыхана…
Высказанное Бестужевым в прошлом году Муравьев усвоил настолько, что уже считал полностью своим и выдавал как откровение.
— Теперь представьте, — говорил Муравьев, — мы подпишем трактат, а Путятин, не зная этого, полезет снова с тем же. Тут богдыхан, используя нашу несогласованность, может опомниться и не утвердить договор. Ох, как нужна телеграфная связь!
На другой день курьер из Айгуна сообщил о том, что тексты трактата готовы, и Муравьев сразу же отплыл на «Амуре». Два следующих дая устьзейцы провели в томительном ожидании. И когда утром семнадцатого мая пароход показался из-за поворота, Бестужев по флагам расцвечивания на мачтах понял, что переговоры увенчались успехом. На подходе к Усть-Зее «Амур» огласил берега реки торжественным гудком и залпом бортовых орудий, возвестивших о большой победе русской дипломатии. Жители станицы тоже ответили выстрелами из ружей. Перепуганные птицы взметнулись вверх и долго кружились над весенней рекой, всполошенные непонятной им радостью людей.
Почти неделю Усть-Зея празднично бурлила. Восемнадцатого мая из Айгуна прибыла целая эскадра джонок во главе с Ишанем, Джерамингой и огромной свитой чиновников, среди которых Бестужев увидел и «почтаря» Юй Цзечина, и фунде-бошко Найбао. Два дня шли совместные торжества, а двадцать первого мая состоялась закладка храма Благовещенья Пресвятой Богородицы. Сотни людей собрались вокруг холма, на котором закладывалась церковь.
Богатырского телосложения и роста архиепископ Иннокентий внимательно оглядел толпу с небольшого возвышения и начал проповедь, в которой сказал, что разграничение по Амуру открыло не только древний водный путь, по которому шли первопроходцы, но и дорогу православной вере к землям, освоенным еще два столетия назад русскими казаками из Албазина и других мест. Начав довольно тихо, но внятно, отец Иннокентий поднял над головой большой крест и форсировал голос до могучего звучания:
— Еще молимся мы за державу Российскую, за процветание ея! Господи, помилуй, господи, помилуй и бла-гослови-и на-а-с!
Сколько гордости за державу Российскую, за простых русских мужиков, казаков-первопроходцев всколыхнул отец Иннокентий в душах людей!
Глянув вокруг затуманенными от волнения глазами, Бестужев увидел среди множества русских грузина Дадешкилиани, гиляка Позвейна, бурят Епифана Сычевского и Доржи Табунова, успевшего прибыть сюда со своей почтой, а чуть в отдалении стояли тунгусы, дауры, манегры, солоны и тоже шевелили губами, повторяя слова молитвы. И почему-то дрогнуло сердце Бестужева: ведь и они тоже — россияне, соотечественники. И хоть не все будет ровно и гладко, но сколь будет стоять земля русская, столь будут жить вместе разноплеменные сыны и дочери ее!
После закладки храма все пошли на обед, устроенный на поляне, недалеко от резиденции генерал-губернатора. Здесь Муравьев торжественно объявил, что станица Усть-Зейская отныне переименовывается в город Благовещенск.
Во время торжества Бестужев обратил внимание на старика тунгуса в суконном пальто и рубашке поверх него. Па шее у него был галстук, кашне и шарф, а на голове — новая фетровая шляпа. Увидев Бестужева, тот стал подавать знаки, потом направился к нему. И только вблизи Бестужев узнал Мальянгу. Они обнялись, поцеловались.