Паргачевский отплыл на своей лодке с гребцами на рассвете, а Бестужев тронулся в путь, выждав, когда солнце и ветер разгонят туманы. Прорываясь сквозь отроги Большого Хингана, Амур несся мощно, величаво.
Баржи шли по стремнине легко, быстро. Но к вечеру двадцать седьмого июня густой туман, выплыв из горных долин, перекрыл видимость. Глянув на карту, Бестужев понял, что они вышли к устью реки Урки, которая стала сносить баржи вправо, и приказал причалить к левому берегу.
За ужином он сказал, что именно здесь двести семь лет назад вышел на Амур Ерофей Хабаров, а Василий Поярков — на шесть лет раньше по Зее. Снизу донесся чей-то крик.
— Кто-то из наших, — забеспокоился Бестужев. — Может, помощь нужна?
— Сейчас уже поздно, — ответил Павел.
— А вдруг беда какая? Нет, надо съездить.
— Одного вас не пущу, мало ли что? — Павел взял штуцер, видавшее виды ружье.
— Не ждите нас, мы там заночуем, — сказал Бестужев.
— Если все будет хорошо, — мрачно пошутил Павел.
— А как мы узнаем, все ли в порядке? — спросил Чурин.
— Ххак-хак-хак! — вдруг рявкнул по-гураньи Павел.
— Ты что? — отшатнулся Чурин. — Ну чисто гуран!
— Это и будет знак, что все хорошо, — пояснил Павел. — И вы так же ответьте, когда услышите.
Сев в оморочку, Бестужев оттолкнулся от баржи. Несколькими взмахами весла Павел вывел лодку на стремнину. Бестужев попробовал достать дно веслом, но оно, уйдя с рукоятью под воду, не дошло до него. Павел перестал грести: течение несло и без того быстро. Вода журчала на перекатах, ветер шевелил листву, снося недавно появившихся комаров. Вскоре сквозь кусты на левом берегу замелькал огонь костра, послышались голоса. Бестужев бесшумно подрулил лодку к берегу.
— Гуран рядом ходит, — говорил кто-то, — вот бы подстрелить.
Бестужев и Павел вышли из лодки. Подойдя вплотную, Павел вдруг издал ужасный гураний крик. Те, кто стоял, упали на землю, а лежавшие вскочили на ноги. Но, увидев Бестужева с Павлом, успокоились.
— Господи, — перекрестился Пьянков, — да нешто так можно?
Павел, довольный переполохом, объяснил, что это условный знак.
Послышался ответный крик, поданный Чуриным.
— Во — откликаются! — улыбнулся Павел.
— Три баржи здесь, а где остальные? — спросил Бестужев.
— Прямо не знаю, то ли вперед ушли, то ли отстали, — ответил Пьянков.
— Как же так? Надо держаться вместе!
— Канаты рвутся, два якоря потеряли, — оправдывался Пьянков.
Тут от баржи к костру двинулся какой-то взъерошенный мужик. Прихрамывая на одну ногу, он шел с явной недоброй решимостью.
— А! Господин адмирал пожаловал! — сказал он, приблизившись, и неожиданно, как-то по-рысьи кинулся на Бестужева и схватил за грудки сильными жилистыми руками. — Да я тебя, офицерское отродье, щас при всех кончу!
Павел перехватил руки мужика, хотел вывернуть их, но Бестужев остановил:
— Погоди, Павел, дай поговорить.
Тот нехотя отпустил мужика — ничего себе разговор, — но остался рядом, готовый в любой момент прийти на помощь.
— Об чем говорить-то? — от мужика несло перегаром. — Каторжанин я! Такой, как ты, меня в Сибирь загнал!
— Брось дурить, Митрофан, — вмешался Пьянков. — Они ведь тоже на каторге были!
— Х-ха! Ты его каторгу с моей не равняй! Я вот десять лет в Акатуе отбухал!
— Смотри, Митрофан, — Бестужев показал свои запястья. Тот глянул и, увидев рубцы от кандалов, оторопело заморгал.
— В Акатуе друг мой погиб, Лунин…
— Лунин, говоришь? Дак я могилу ему копал…
— Могилу ему выкопали те, кто тебя мучил!
— Ты в сам-деле его друг?
— Ровно десять лет в Чите и Петровском Заводе с ним отбыл. А он ведь тоже офицер.
— Прости, адмирал, — опустив голову, сказал Митрофан.
— Слава богу, — обрадовался Пьянков. — Да садитесь вы…
— Слушай, Митрофан, а как умер Лунин? — спросил Бестужев.
— Темное дело. Наверняка пособили, живодеры. На вид ему за семьдесят было — беззубый, седой как лунь, а как вкопали крест, гляжу — ему всего пятьдесят восемь…
— Знаешь хоть, за что его сослали?
— Да письма, говорят, какие-то писал.
— Не какие-то, а против царя, да такие, что его во второй раз арестовали.
— Ничего про то мы не знали, но чувствовали — не простой он человек. Его и стражники не то что боялись, но как-то опасались. Глазищи были — глянет, как перед господом богом трепетали некоторые…
— Ладно, давайте ужинать, — Пьянков начал разливать уху.
— Вкусно, — одобрил Бестужев. — Кто ловит-то?