— Осядут ли переселенцы, не разбегутся ли?
— А кто разрешит? Ни вернуться назад, ни переехать на другое место они права не имеют.
— Но это же по Аракчееву! — воскликнул Бестужев. — Еще муштру осталось ввести!
— Главная задача поселений — обеспечить судоходство по Амуру, дрова, провиант заготовлять, а дай волю, разбегутся.
— А если место неудачно — земля хлеб не родит или ее вода заливает?
— Только с разрешения губернатора. Впрочем, не беспокойтесь, места хорошие, а россияне — народ живучий. Якутию, Камчатку обжили, а Амур и Сахалин и подавно…
Расставшись с Буйвидом, Бестужев подумал, что, действительно, живуч русский мужик, но сколько горя терпел и еще терпеть будет из-за подобных рассуждений!
УСТЬ-ЗЕЯ
Только пятнадцатого июля караван прибыл в Усть-Зею. Бестужев увидел ряд палаток и большой шатер генерал-губернатора. Муравьев стоял в окружении офицеров.
По его энергичным жестам было ясно, что он распекает кого-то.
Пришвартовав баржу, Бестужев поспешил к Муравьеву. У его резиденции он увидел Буйвида, Кукеля, Раевского и высокого человека в черкеске с газырями. Все они, кроме горца, смотрели на Бестужева с явной тревогой и сочувствием.
— В чем причина задержки? — спросил Муравьев, еле кивнув на приветствие.
— Они вам известны, — ответил Бестужев, — во-первых, маловодье, во-вторых, плохая оснащенность барж — канаты пришли в негодность, якорей мало…
— Где арьергард? — перебил Муравьев.
— Застрял в тридцати верстах.
— Кто возглавляет?
— Был Пьянков, но я отстранил его и…
— Ну и… договаривайте же скорее!
— Вместо него ссыльнокаторжный Митрофан Турчанинов, — увидев удивление Муравьева, Бестужев добавил: — Вполне достойный…
— Так чего же он застрял, этот ваш достойный?
— Ваше высокопревосходительство, я, возможно, виноват, но разговаривать со мной в таком тоне, извините не позволю.
У всех от изумления вытянулись лица, а горец, доселе смотревший куда-то в сторону, невольно положил руку на рукоять кинжала и вперил в Бестужева горящие глаза Покачиваясь с носков на пятки, Муравьев щелкнул хлыстом по голенищу своего сапога и наконец молвил:
— Я, разумеется, не прав… Полтора месяца тут, а все из рук вон плохо: «Лена» застряла на мели, от «Амура» никаких вестей, и вы вот задержались…
Бестужеву стало неловко за то, что генерал-губернатор оправдывается перед ним, и он решил как-то смягчить ситуацию.
— Мальянга говорил, что нынче Амур мелок, как никогда.
— Он тоже вел вас?
— И превосходно — за трое суток верст пятьсот.
— Жаль, пьет, но дело знает. «Лево давай!», «Право давай!» — изобразил его Муравьев, и все облегченно заулыбались. Лишь горец продолжал настороженно смотреть на Бестужева.
— Да, извините, я не представил своего адъютанта — князь Александр Дадешкилиани.
Бестужев качнул головой, тот тоже ответил сдержанным поклоном.
— Ну хорошо, принимайте остальные баржи, а обедать приходите ко мне.
Сев на подведенного коня, генерал-губернатор в сопровождении Дадешкилиани и Кукеля поскакал к строящимся вдоль Амура домам. Всадники держались в седлах лихо.
— Прекрасно скачут, — сказал Бестужев. — Откуда этот горный орел?
— Недавно прибыл с Кавказа, — ответил Раевский. — Его старший брат Константин Дадешкилиани, хозяин Сванетии, чем-то не угодил генерал-губернатору Кавказа Барятинскому. Тот приказал князю Гагарину арестовать его, но Дадешкилиани зарезал Гагарина и двух чиновников, которые бросились тому на защиту. Дадешкилиани казнили, трех его братьев выслали в Польшу, а этого — в Иркутск. Сандро прибыл в отсутствие Муравьева. Венцель встретил его холодно, а в довершение приказал снять черкеску и надеть обычный мундир. Тот ответил, что черкеску с него снимут только с кожей. Венцель в крик, Сандро — за кинжал. Слава богу, Кукель-младшпй успокоил их. Вернувшись из Петербурга, Муравьев, как обычно, собрал всех. Дадешкилиани почему-то опоздал и вошел позже других. Увидев его, Муравьев прервал речь и направился к нему. Все замерли: сейчас сорвет эполеты, прикажет снять черкеску, а Николай Николаевич вдруг обнял его и сказал: «Я был другом вашего отца, он умер у меня на руках. Сделайте мне честь — примите должность моего адъютанта». У Сандро задрожали губы, блеснули слезы…
— И нет теперь более верного и преданного человека! — улыбнулся Бестужев. — Видели, как он взялся за кинжал?