— Переходим за Рубикон, руби все! По крайней мере, о нас будет страничка в истории.
— Так вы за этим-то гонитесь? — сухо спросил Трубецкой.
— Как бы эта страничка не замарала нашу историю и не покрыла нас вечным стыдом, — сказал Михаил Пущин, — но я выведу свой эскадрон, если выйдут соседи-измайловцы…
Перед уходом Трубецкой сказал Рылееву, что, если войск будет мало, действовать смысла нет. Кондрат стал уверять, что он спать не будет, а сделает все, чтобы поднять как можно больше солдат. Очень не понравились Бестужеву слова Трубецкого, его хмурый вид и настроение. А то, что он ушел, не дождавшись Булатова и Якубовича, ввело в недоумение как можно уйти, не убедившись в окончательном согласии и расположении духа ближайших помощников?
После ухода Трубецкого, Краснокутского, Репина пришли Одоевский, офицеры Генерального штаба Палицын, Коновницын, Искрицкий, а затем наконец явился Якубович. Узнав, что Трубецкого уже нет, а Булатов еще не пришел, Якубович сказал:
— Почти весь день я провел… С кем бы вы думали? С Милорадовичем! В гостях у Шаховского среди актерской братии. Граф не отпускал меня, слушая мои рассказы о Кавказе! Сейчас он поехал на заседание Государственного совета, а я — сюда…
— Мог бы и пораньше приехать, — с упреком сказал Рылеев, — Трубецкой не дождался ни тебя, ни Булатова.
— А чего ждать — у нас все договорено.
— Но многое ведь не ясно — одни темнят, другие дрогнули.
— Кто эти подлые трусы?! — вскричал Якубович.
— Отказались Моллер и Тулубьев.
— О, эти тыловые крысы! Их бы на Кавказ! Да я их… Александр Бестужев прервал его вопросом, не подведет ли он?
— Не извольте беспокоиться! И вот какая идея пришла: вывести войска со знаменами под барабанный бой, а простолюдинов увлечь, разбив кабаки, лавки. Хоругви из церкви возьмем. Вот будет шествие! И царь не осмелится стрелять в народ.
— Под прикрытием черни брать дворец? — спросил Рылеев.
— А вдруг она разбушуется, как и кто ее остановит?
— Не хватало нам пугачевщины! Все решительно отвергли эту затею.
— А как ты поведешь экипаж? Где с ним встретишься? — спросил Рылеев. Эти вопросы повергли Якубовича в легкое замешательство. Тогда Кондрат попросил Александра Бестужева отвести Якубовича к морякам, показать все ходы и выходы, а главное, назначить место ветре чи с офицерами.
Незадолго перед этим Пущин, выйдя от Рылеева, лицом к лицу столкнулся с Моллером. Тот сказал, что хоть и отказался днем, но честное слово, данное им ранее, мучает его и он решился на вывод войск. Однако Михаил Пущин, подробно рассказав о совещании, сообщил о своих сомнениях и тем самым окончательно разубедил Молл ера.
Когда почти все разъехались, Рылеев подошел к Михаилу Бестужеву и Александру Сутгофу.
— Мир вам, люди дела, а не слова! Вы не беснуетесь, как некоторые, но уверен, что сделаете свое дело.
— Мне подозрительна бравада Якубовича, — сказал Мишель. — Поверь, он ничего не исполнит…
— Как можно предполагать, чтобы храбрый кавказец…
— Но храбрость солдата не то, что храбрость заговорщика. Одним словом, я не буду ждать его, а выведу свои роты.
— А что скажете вы? — обратился к Сутгофу Рылеев.
— То же самое: выведу своих солдат, если соберется хоть часть войск.
Сын генерала Николая Ивановича Сутгофа, шведа по происхождению, и Анастасии Васильевны Михайловой, Александр родился в Киеве, учился в частном пансионе в Москве. В шестнадцать лет стал юнкером лейб-гвардии Гренадерского полка, дослужился до поручика. Характером Саша был настолько русский, что иностранная фамилия казалась недоразумением…
Около полуночи Мишель зашел к Сомову, жившему в одном доме с Рылеевым, и встретил там… брата Петра. Тот бросился с мольбой не говорить старшим братьям о том, что он вернулся из Кронштадта, — ему тоже хотелось принять участие в деле. Успокоив его, Мишель вернулся к Рылееву и увидел входящего Булатова.
Вид у него был странный — лицо бледное, глаза ввалились.
— Что случилось? — бросился к нему Рылеев, подозревая, что тот пришел с отказом.
— Друзья мои! — тихо сказал Булатов. — Я сделал то, что тяжелее всего на свете — простился с милыми моими сиротками, — и слезы покатились из его глаз.