Бумага оказалась на ощупь нежнее шелка, с голубовато-зеленым и желтым тиснением, не выцветшим, невзирая на очевидную древность свитка.
– Карта! – воскликнул Картер.
– Давайте я вам покажу, – предложил Хоуп. – Мы находимся вот здесь. Тайные Пути на карте не обозначены, но зато указан главный путь к Башням. Я тут даже Наллевуат и Аркален нашел.
– Благодарю, – улыбнулся Картер. – Она нам очень пригодится. Эх, если бы я мог сразу отправиться в Аркален! Отчаянно хочу найти отцовские меч и плащ. Но достаточно каждому дню своей заботы. Тем не менее я надеюсь, что вскоре отправлюсь туда.
Забросив за спину дорожный мешок, Картер глянул в окно. На раскисшей земле стояли лужи, низко нависшие тучи давили, от сырости промок и свет, и все живое. В такой день приятнее было бы забраться в кровать с книжкой. Картер изнемог от непогоды. И многое отдал бы хотя бы за один солнечный денек.
Далеко внизу под фонарем виднелась крошечная фигурка Полицейского, похожего на мокнущего под дождем деревянного солдатика. Картер содрогнулся, гадая, что произошло с Мэрмер и Даскином.
Енох подал ему фонарь и подмигнул. Картер проверил оружие. Под плащом на ремне у него висели пистоль и короткий кинжал. Будь у него Меч-Молния, он бы ощущал себя вооруженным до зубов, и пожалуй, даже радовался бы предстоящему приключению. Но он все равно ответил старику усмешкой. Они пожали на прощание руки Чанту и Хоупу, и фонарщик произнес:
– Бог в помощь вам, Хозяин. «Душа томится и с волненьем ждет, когда зиме на смену вечная весна придет».
Енох и Картер шагнули в полумрак потайного хода и шепотом попрощались с друзьями. Хоуп задвинул отверстие картиной, и темнота объяла Картера и Еноха. Только фонарик лил тусклый свет. Половицы, устланные слоем пыли, негромко поскрипывали. Волосы и руки путались в паутине. Штукатурка местами облупилась, обнажив дранку, и валялась кучами у стен.
– Крадемся, как крысы, – тихо проговорил Енох, – туда, куда я всегда ходил с гордо поднятой головой. Научит ли это меня смирению? Быть может. Смирение – славное качество. Заверьте меня в этом, чтобы я в гневе не начал крушить стены.
Картер глянул на старого товарища, но увидел, что глаза Еноха смеются.
– Это очень хорошее качество. По крайней мере так всегда говорил отец.
– Он был мудр, ваш отец. И мудр, и глуп, как все мы. Я скучаю по нему. Как думаете, вам понравятся Башни?
Картер пожал плечами:
– Я об этом и не думал. В детстве я представлял, как ты взбираешься по высоченной приставной лестнице прямо к звездам. Как ты оттуда спускаешься, я не думал.
– Башня до небес? Мои потомки пытались выстроить такую. Им это не удалось. Наши Башни не таковы.
– Почему ты никогда не брал меня с собой?
Енох перешагнул через кучу осыпавшейся штукатурки.
– Ваш отец не позволял. Он был перестраховщиком – такое порой случается с отцами. Боялся, что с вами что-нибудь стрясется. Башни находятся за пределами Внутренних Покоев, и туда всегда время от времени наведывались анархисты.
– Они на тебя ни разу не нападали?
Енох отбросил в сторону полу плаща и показал Картеру длинный серебряный кривой меч в ножнах, испещренных рунами и украшенных топазами и ляпис-лазурью, с гардами из слоновой кости и сверкающим перламутровым эфесом.
– Тех, что дерзнули, больше нет.
Картер умолк. Как же невежествен был он в детстве! Опасные путешествия казались ему запретными забавами, а мрачный воин – добрым дядюшкой.
Пустой коридор тянулся недолго. Вскоре он оборвался у подножия широкой лестницы, поднимавшейся к уводившей влево галерее, конец которой терялся во мраке. Ступени были из серого мрамора, столбики балюстрады являли собой резные фигурки монахов. Рты их были раскрыты, и казалось, будто они поют. Лица всех фигурок были обращены к ступеням. Стену за лестницей, видимо, оклеили обоями в незапамятные времена: бумага вспучилась и набухла от сырости. У подножия на стене висела потускневшая картина с изображением корабля в бурном море. Картер сообщил Еноху, что за картиной еще одна потайная дверь, обрамленная сияющим голубым прямоугольником.
Енох на миг задумался, глядя на лестницу.
– Туда ли лежит наш путь? Нет. Я должен взойти наверх, но поглядите-ка: ступени уводят назад, к востоку. Лестница не выведет к Башням, если только нигде не пересекается сама с собой.
Они поднялись на галерею, прошли по ней и остановились у двустворчатых дверей, за которыми начинался длинный прямой коридор. Енох покачал головой.
– Кто знает, куда сворачивает потайной проход? А этот явно ведет не в ту сторону. Так не пойти ли нам все же потайным?
Они вернулись вниз и осмотрели стену в поисках устройства для открытия потайной двери. Вскоре они наткнулись на глазок, спрятанный за картиной. Енох заглянул в него и объявил, что за стеной – главная лестница, ведущая к Башням.
– Должен существовать проход между этой лестницей и галереей, – объявил он. – Это вполне логично.
Картер осмотрел лестницу и неожиданно заметил, что одна из фигурок-столбиков повернута вправо чуть больше других. Он потрогал ее, и фигурка легко повернулась: раздался короткий щелчок, словно сработала защелка, но дверь не появилась. Картер был обескуражен, но почти сразу же нашел на перилах крышку, которая раньше была утоплена. А под крышкой, которую он без труда приподнял, обнаружилась потайная ямка, а в ней – маленький клапан. Клапан, которым явно давным-давно не пользовались, подался с трудом, но все же подался, и раздалось шипение, словно по трубе побежала вода. Картер не знал, вправду ли это так, или клапан привел в действие какой-то пневматический механизм.
Как бы то ни было, часть стены плавно отъехала в сторону, и Картер с Енохом увидели небольшую комнату, где горел светильник. А у подножия широкой лестницы лежал зеленый ковер с золотистыми цветами. Они осторожно шагнули вперед, и свет фонаря совместился с кругом света, отбрасываемого светильником.
Стены комнаты были забраны дубовыми панелями. Одна дверь смотрела на лестницу, другая располагалась у противоположной стены. По крыше над высоким потолком негромко барабанил дождь. Прямая лестница уводила ввысь, в темноту. Картер чувствовал, что над ними – огромная высота, громадная тяжесть дерева и камней, вздымавшихся будто бы и впрямь до самых звезд.
Мало-помалу он убедился, что это не просто игра воображения, а истинная сущность гигантской постройки. Почему-то Картер понимал, что здесь все пребывает в неразрывной связи со Словами Власти.
– Енох, над нами есть еще потайные ходы. Ты чувствуешь, что это так?
– Мне известна единственная лестница. Вы видите больше меня. Но здесь пахнет табаком, а я тут никогда не курил. Значит, только что тут побывали враги. Они и теперь наверняка совсем близко, может быть – за дальней дверью. Или над нами. Если пойдем вверх по лестнице, можем на них наткнуться.
– Но ты сказал, что другая лестница не ведет к Башням.
– Разве я мудрец? Кто я, чтобы судить, какой путь куда ведет? Я сказал только, что мне так не кажется, но та лестница может изгибаться и кружить и в конце концов вывести нас к цели.
– А мне кажется, что нам лучше пойти по этой. Но сначала нужно придумать, как закрыть за собой потайную дверь. Наши тайны надо хранить.
– Первый рычаг был спрятан под крышкой на перилах. Так почему бы и второму не находиться в таком же месте?
Картер осмотрел перила главной лестницы.
– И правда, почему бы и нет? – улыбнулся он, обнаружив и отжав клапан – близнец первого. Дверь скользнула на место.
Они пошли по цветастому ковру. Енох держал фонарь невысоко, чтобы свет падал только под ноги, на ступени, и темное дерево в основании перил. Оба спутника внимательно прислушивались, но слышали только шум дождя над головами.
– Тут всегда такая темень? – спросил Картер.
– Не всегда. Чант следит за тем, чтобы до конца первого пролета горели лампы, а пролет составляют около сотни ступеней, но выше он не поднимается. Анархисты прикрутили вентили. Зачем? Не догадываюсь.
Они снова умолкли, притихли в безмолвии и таинственности. Тихо-тихо звучали шаги по обитой ковровой дорожкой лестнице, тускло лился свет фонаря на темное дерево, громко стучали сердца, сгибались и разгибались натруженные колени, чуть слышалось негромкое дыхание. Глаза Картера устали вглядываться вперед, за край круга света, и ему уже стало казаться, что идут они не вверх, а спускаются в пещерные глубины, и только боль в ступнях переубеждала его. Свет фонаря казался ему головой ползущей змеи, пожирающей по пути черное дерево, а затем извергающей его, а сам себе он представлялся сидящим верхом на этой змее.