– Да, пожалуй, нет.
После завтрака они, смакуя, пили чай с корицей и любовались солнцем, поднимающимся над стенами. Когда же солнце стало пригревать жарче, они удалились в дом, и Анина снова устроилась на кушетке из слоновой кости. Одета она была точно так же, как в прошлый день, хотя наряд ее выглядел, словно с иголочки – будто платье ночью выстирали. Новый день не похитил ни грана ее красоты.
– Я не отблагодарил вас, как следовало бы, за ваше гостеприимство, – сказал Картер. – Вчера был первый спокойный день за все время после моего возвращения в Эвенмер. Прошлой ночью мне снилось, будто я опять маленький мальчик, и мать держит меня на руках и качает. Редко мне бывало так хорошо.
– Не стоит благодарности. Случайных встреч не бывает. Надеюсь, что миновал лишь первый день из многих. А теперь пойдите сюда и сядьте рядом со мной.
И Анина указала на тот же самый стул, что предложила Картеру вчера. Затем она позвонила в серебряный колокольчик, вошла горничная и внесла поднос с фруктами, сыром, хлебом и яблочным соком в серебряных бокалах.
– Как славно, что вы разыскали Анну, – сказала Анина. – Старикашка-Хаос бродит поблизости. Он мог бы ее схватить. Он всегда пытается уничтожить все, чем я владею, а мне во все времена приходится защищаться.
– Почему он вас так ненавидит?
– Он ненавидит все, что пребывает в порядке. Он ненавидит все хорошее.
Они долго беседовали, но в конце концов Анина взяла маленькую арфу и вновь заиграла – столь же прекрасно, как вчера. Правда, Картер заметил, что песни она спела те же самые и в том же порядке. Музыка вновь растрогала его. Он вновь представил себя господином этой изумрудной башни. Воображение рисовало ему дни, которые он проводит вместе с Аниной, и каждый час – великолепнее прошедшего. Рядом с Аниной он мог легко прогнать анархистов от Эвенмера, их совместное правление могло продлиться тысячу лет – больше, чем правил король Артур, ибо Гвиневра Картера никогда не изменила бы ему, не предала бы его.
Когда музыка смолкла, Картер опомнился и поразился дерзости своих мечтаний, но Анина не дала ему времени на раздумья: она принялась рассказывать истории. Они, как и днем раньше, были настоящими маленькими шедеврами, полными неподдельного артистизма, но вскоре Картер понял, что истории – те же самые, что он уже слышал, и звучат в той же последовательности и с теми же самыми интонациями. Когда Анина умолкла, Картер вздохнул и сказал:
– У вас истинные таланты – вы замечательно играете и поете и чудесно рассказываете.
– Я не умею делать всего, – отозвалась Анина. – Но то, что умею, делаю хорошо.
Они просидели вместе весь вечер, и Анина снова попросила Картера рассказать о себе, о детстве, проведенном в огромном доме, об отце, матери, Бриттле, Чанте и Енохе. Повторяться Картеру не очень-то хотелось, но Анина упросила его, умоляя не упускать ничего из того, что он рассказал ей днем раньше. Картер решил, что в этой просьбе есть что-то детское, к тому же она ему польстила. Правда, когда он пересказывал историю с кражей Ключей Хозяина и говорил о последовавшей за этим ссылке, он ощущал большое смущение. Но Анину снова веселили его шутки, а печали снова доводили до слез. В итоге Картер начал чувствовать себя неловко.
На закате Анина пригласила Картера в сад, но он отказался и объявил, что хочет еще раз попробовать вернуться в Часовую Башню. Он ушел один и снова обнаружил, что Старикашка-Хаос сторожит комнату за потайной дверью. С тяжелым сердцем Картер вернулся к покоям Анины.
Анина вновь провела его по саду, показала все цветы, кусты и плющ. Потом они потрудились над грядкой тюльпанов. Эта работа несколько утомила Картера. Анина требовала совершенства, а Картеру казалось, что природа такого совершенства вынести не в силах.
Пришла Анна, села на табуретку и стала наблюдать за их работой. Картер вспомнил о том, что девочку не видел с тех пор, как она утром разбудила его. Видимо, все это время она играла одна в своей комнате.
За вечер Картер несколько раз пробовал найти дорогу к Еноху, но всякий раз обнаруживал на своем пути Старикашку-Хаоса. В конце концов он сдался и решил отправить старику еще одну весточку с почтовым голубем. Ночь он провел в той же спальне, хотя спал не так сладко и спокойно.
Наутро Анна разбудила его тем же сообщением, что и в прошлое утро:
– В сад прилетели желтые птички. Хочешь пойти посмотреть?
Она вышла. Картер встал, оделся, со вздохом выглянул в окно и на глаз прикинул расстояние между Изумрудной и Часовой башнями. Он решил, что туда можно было бы добраться по крышам, прихватив крепкую веревку и положившись на удачу.
Как и в прошлое утро, Анина встретила его у подножия лестницы и повела в сад завтракать и слушать щебетание желтых трясогузок.
– Они прилетели на рассвете, – сообщила Анина. – Мне нравится любоваться их играми. Как вы почивали?
– О, мне снился очень необычный сон, – признался Картер – Мне снилось, что я попал в Рай, и там я стоял и поклонялся Господу, и ощущал благоговение. Поклонение и благоговение были нескончаемы, и лицо мое было все время обращено к Господу. И больше я ничего не делал. Но хотя восторг переполнял меня, мне казалось, что в Раю должно быть нечто большее, и что Господь ожидает от нас какого-то иного служения, и что, наверное, я угодил не в Рай, а в преисподнюю.
При этих словах Анина помрачнела, но сказала:
– Здесь вы ошибаетесь, ибо повторение ритуала есть высшее призвание, и только в нем можно обрести высшую радость. Я покажу вам еще много такого.
И тут Картер понял, у кого гостит, и мысленно дал себе клятву хранить стойкость.
День прошел точно так же, как предыдущий, но то, что прежде доставляло радость, теперь вызывало скуку. Они смаковали чай с корицей, смотрели на солнце, поднимавшееся над стенами, а когда стало припекать, ушли в дом. Анина снова устроилась на кушетке из слоновой кости, одетая точно так же, как вчера и позавчера, и им снова подали хлеб, сыр, фрукты и яблочный сок. Как ни были вкусны угощения, Картеру они теперь казались похожими на пепел разочарования. Звуки арфы, так чаровавшие его прежде, теперь оставили его совершенно равнодушным. Раздраженный повторением рассказов, он выслушал их тем не менее терпеливо.
Видимо, его раздражения Анина не заметила. А когда закончила последний рассказ, она взяла руку Картера, коснулась ее нежными губами и сказала:
– Тря дня провели мы вместе, но было бы мало и еще трехсот. Знай же: я люблю тебя, ибо в тебе вижу все, чего когда-либо желала. Останься со мной навсегда, и мы будем счастливы. Я дам тебе все, чего ты только пожелаешь, снова и снова, в урочное время в урочном месте. Ты ни в чем не будешь нуждаться.
– Но можешь ли ты подарить мне страсть? – прошептал он.
И тогда она пылко поцеловала его, и поцелуй этот был подобен жаркому, знойному ветру. На миг Картер забылся, но опомнившись, понял, что хотя сейчас и жаждет обладать этой красавицей, даже обладание ею способно ему скоро наскучить.
Не без труда он отстранился.
– Я должен посмотреть, не ушел ли Хаос, – сказал он. – Поговорим позже.
– Но сначала расскажи мне о себе. Все-все, ибо я не могу наслушаться.
– Вернусь – расскажу.
Он поспешно ушел, чтобы решимость не покинула его – только вещи забрал. Он не стал наведываться к той комнате, где устроил засаду Хаос, но разыскал лестницу, которая уводила вниз от коридора, где он встретился с Анной. Лестница вела на другой этаж, где находился точно такой же проход с точно такими же окнами. Выбрав одно окно, Картер открыл его. Послышался громкий скрип. Картер вынул из мешка веревку, привязал ее к торчавшей из стены голове химеры, уселся на подоконник и начал осторожный спуск к. крыше. Он надеялся, спустившись, добраться до Часовой Башни к Еноху.
Высота его особенно не пугала. Не будь он в столь отчаянном положении, спуск бы его даже, пожалуй, порадовал. Спускаться помогали многочисленные выступы и скульптуры. Картер нисколько не удивился тому, что небо оказалось затянутым тучами. Вот-вот мог начаться дождь. Было прохладно, но не холодно. На миг Картера охватило пьянящее ощущение свободы. Он понимал, что вырвался из восхитительной по хитрости ловушки.