— Вот, вот, только этого и не хватало! — обрывает отца Саша. — Ну, доброй вам ночи, приятной беседы, мы спать пойдем.
На несколько минут остаюсь с Клементьевым вдвоем, и он доверительно шепчет:
— Крепко меня обидели! Да если только написать заявление… Но ведь знали: никуда я не пойду, в жизни ни разу ни на что и ни на кого не жаловался!
— Утрясется, Василий Михайлович. Вы и на ремонте себя покажете.
— И покажу! Но вот что тошно: значит, не так уж я и нужен был, раз в момент разжаловали? Прораб-то из меня получился так себе, что из творога пуля, с таким расстаться никто за горе не посчитал. Вот к первому случаю и придрались. Избавились.
И еще тише, еще доверительней:
— Да и случай, если правду сказать, не первый, разбаловался на легкой работе. Хоть себя и соблюдал, но… всякое бывало.
Мария Павловна возвращается с бельем, постилает мне в гостиной на диване, уговаривает мужа:
— Ты не нервничай, вон и дочки говорят — мы, мол, не такие нервные.
— Кто сызмальства сыт, тот легко скажет: «Я не нервный». В Сускане жили — чугунок картошки варят, а я думаю: мне бы хлеба кусочек, силы было бы сколько, радости! А у дочек моих жизнь беззаботная. Не нами даже поставлена, еще отцами нашими…
Мысли его пошли по привычному кругу, он начал повторяться:
— Я с малых лет в работу пошел. Учитель мой, машинист экскаватора Петр Алексеевич, как-то раз скомандовал: «Эй, люкшня, разожги паяльную лампу!».
— Люкшня? — переспросил я.
— Ну да, люкшня — левша то есть, у меня левая рука посильнее. Я разжигал-разжигал, а она еле горит. Ее прочистить бы, а я не смекнул. В сердцах бросил лампу об пол, тут горелку-то пробило, как зашипит! Обрадовался я, подхватил лампу, подаю: «На, дядя Петя!» А он все видел. Ну, говорит, удачлив ты, парень, да и хитер… Недавно видел его. Еду на своем «Москвиче», а старик на мотопеде потрескивает. Поехал я сзади тихонько, в его темпе — догоню да отстану. «Фу ты, — говорит, — никак понять не могу, кто пенсионера задавить хотит»…
…Было уже далеко заполночь, дом спал. Записывать на круглом столе неудобно, локоть то и дело терял точку опоры. Мешало и то, что многое Клементьев рассказывал мне по второму разу.
Тускло и черно поблескивая полировкой, пианино вдруг дрогнуло, отделилось от стены и поползло на меня. Я протер глаза. Пианино отскочило на место, но я решительно предложил:
— Василий Михайлович, идемте спать, а то проспим завтра, опоздаете.
— Что вы! Как штык вскочу. Бывало, совсем чуток поспишь, час какой-нибудь, а на работе — минута в минуту. И завтра в пять встану, в шесть уже на автобус. Ни разу в жизни не опаздывал!
— Очень я устал.
— Ну, ложитесь. Спокойной ночи.
Постель пахла свежестью и чистотой, а может быть, просто стиральным порошком. Не знаю. Я провалился в сон, по-домашнему легкий.
Утром мы проспали, на служебный автобус Клементьев опоздал, и мы опрометью мчались ловить попутную машину.
Начальник Управления механизации, так круто распорядившийся клементьевской судьбой, встретил меня приветливо. Лишь голос его, приспособленный перекрывать шум моторов в степи, в служебном кабинете звучал грубовато и излишне громко:
— Вы что же, думаете, что я вот так, с кондачка? Нет, мы коллегиально, вместе с партсекретарем механизаторов решали. К слову сказать, у него точка зрения была даже более жесткая.
— Вины-то за Клементьевым нет никакой! Он на студию командирован был.
— Вам издали разглядеть трудно, а мы тут всех знаем. Результаты налицо: Клементьев сейчас неплохо работает, и старший прораб у нас — дипломированный инженер.
— Так же нельзя. Можно было собрать коммунистов, потолковать о Клементьеве, и с ним самим. Вместе подумать, стоит ли ему оставаться на инженерной должности… А вы просто придрались!
— Да, в этом промахнулись. А оно вон как обернулось… Но ведь не первый же раз, прощали и раньше кое-что: Герой! С него бы спрашивать жестче, а мы…
ЮЖНАЯ БАЗА
Леонид впустил в свой домик Негри, поделил с нею манную кашу и оставил спать у порога. Все-таки славная псина, наверно, даже породистая. Леня удосужился заглянуть в энциклопедию и среди прочих собак нашел похожую: доберман-пинчер. Правда, у той, на картинке, уши стояли торчком, а от хвоста оставался короткий обрубок, но в тексте говорилось, что и хвост, и уши полагается подрезать каждому такому щенку. Подумаешь, вывели породу! Леня даже гордился, что у их приблудыша все естественно и натурально: зачем калечить животных?.. И Тоня с ним соглашалась.