Вот и окно, за которым я раньше видывал Василия Артемовича в штабе оперативной группы СКП. Сегодня Майора нахожу в другой комнате. Несколько столов, за ними молчаливые девушки составляют длинные ведомости, причем не какую-нибудь там отчетность для некой инстанции, а нечто живое, непосредственно влияющее на ход работ: потребность в деталях на сегодня, завтра. А за селектором — Василий Артемович, человек, в крайнем напряжении осуществляющий сиюминутную связь всех звеньев главного конвейера.
Тихо гудят сигналы, непрерывно поступает информация:
— Кончается запас кулачков фиксатора двери, деталь 6 205 206.
— Где застряли 1 009 147? Мы же остановимся, главный конвейер остановим! Дайте деталь 1 009 147!
— Василий Артемович? Вы просили сообщить насчет 6 814 076. Так вот, тяга каркаса сидений пошла, отправляем первую партию.
Уловив паузу, я здороваюсь. Удивленно спрашиваю:
— Сколько же деталей в автомобиле? У вас миллионные номера!
— Это, конечно, шифры. Деталей всего десять тысяч. Очень хочу с вами поговорить! Посидите, может быть, немного схлынет…
Но селектор не унимается:
— Где ступица? Через полчаса остановимся из-за ступицы!
Майор вызывает один из цехов:
— Что со ступицей? Я же вам звонил полчаса назад!
— А я вам говорил, товарищ Майор, ступица не идет, потому что не поступает эмульсия для охлаждения резца, не работает насос. Вызвали ремонтника, сейчас исправим.
— Поторопитесь, пожалуйста.
Поступает начальственный запрос:
— Сколько машин сошло с конвейера?
— Двести семнадцать.
— Мало. Если к концу смены триста пятьдесят машин не выйдет, будем работать, пока их не соберем. Сообщайте о каждой остановке конвейера, хотя бы минутной.
Когда конвейер только «оживал», позволяли себе, если недоставало каких-то деталей, снимать машины без них, а потом занимались доукомплектованием. Но автомобили-недоделки заполонили все проходы и площадки, стало ясно, что так работать нельзя. И сейчас, если нет хотя бы одной, хотя бы маловажной детальки, конвейер останавливается — и… горе виновным!
— Ступица пошла? — переключает селектор Василий Артемович.
— Нет, все еще нет, товарищ Майор. Начальник участка написал заявку, а ремонтника до сих пор нет. Безобразие!
— Послушайте, а других насосов у вас нет?
— Нет. То есть имеется еще один, но не работающий.
— А почему он не работает?
— Так он аварийный, кнопку нужно нажать, а она под пломбой.
— Сорвите пломбу и нажмите кнопку.
— Так нет же аварии, товарищ Майор!
— Есть! Сейчас остановится главный конвейер, это, по-вашему, не авария? Нажимайте на кнопку!
— Вы это официально? Ведь телефон к делу не подошьешь… Ну-ну, зачем же так сердиться? Нажимаю, нажимаю, не нужно так шуметь!
Майора у селектора заменяет другой инженер, а мы отправляемся вдоль главного сборочного конвейера.
— Ишь, нашелся: дайте ему официальное распоряжение нажать на кнопку! И сколько еще такой нерасторопности, нераспорядительности! А производство трехсот пятидесяти автомобилей в смену уже требует точного выполнения планов поставщиками и всеми нашими цехами. На днях недоставало бачков радиаторов, пришлось организовать вторую смену. Потом кончилась латунная лента для одной из деталей, доставили ее только ночью, пришлось поднимать штамповщиков: сами выгрузили, приступили к штамповке…
— Как вы умудряетесь все это увязывать?
— Я не увязываю, а развязываю, когда узлы начинают затягиваться. Всю увязку должны были взять на себя электронно-вычислительные машины. Сейчас становится ясно, что именно наш вычислительный центр, электронный мозг, для которого до сих пор недостроено даже здание, следовало создавать в первую очередь: мощную вычислительную технику можно было использовать в помощь управлению строительством и с первых же дней эксплуатации завода. Возникающие тут задачи далеко не всегда посильны человеку. Ада теперь называет меня «и. о. электронного мозга». Ей легко шутить…
— Она без вас очень скучала… Понравилась вам Италия?
— Конечно! Все интересно, но самое сильное впечатление — первомайская демонстрация в Турине. Приходите, она у меня записана, как раз в конце апреля купил магнитофон. Первого Мая мы сидели в гостинице, страна чужая, капиталистическая, мы не выходили. А мимо окон шествие — шумное, яркое, с алыми флагами, так бы и выбежал, комок в горле! Встал у окна с магнитофоном, записывал музыку и шумы, сам комментировал — рассказывал, что вижу…