Если нужно, поговорит Досаев и с начальником стройки Н. Ф. Семизоровым или с главным инженером Д. В. Еремеевым, не только по старой дружбе, но по праву рабочего человека. Ездил как-то на завод принимать тракторы. И там, говорят, совсем новые для него конструкторы уважительно его замечания выслушали и учли.
На берегу Волги он родился, Волгой вспоен и вскормлен, в нем и сила богатырского края, и размах его, и кажущаяся медлительность… Ведь и в самой реке-матушке не сразу угадаешь ее исполинскую силу. А взглянешь на стремнину за гидростанцией, на высокие провода, рассекшие само небо, — поймешь.
Образцы трудового героизма и широту мышления показали на берегах Волги рабочий класс великой страны и плоть от плоти его — техническая интеллигенция. Показали зрелость.
НАД ВРЕМЕНЕМ
Посреди сквера на площади перед Управлением «Куйбышевгидростроя» монтажники сваривали из стальных фермочек нечто круглое столь внушительных размеров, что выглянув из окна парткома, Суворов спросил у меня:
— Как вы думаете, не попадет нам за это сооружение?
— А что это за каркас?
— Вроде Доски почета… Для портретов передовиков. Что-то уж больно грандиозно получается, впору себе на себя жаловаться: гляди, народный контроль, до чего партком додумался!
— Пожалуй, немного переборщили, — согласился я. — Но ведь дело-то нужное, да и организация у вас гигантская, двадцать лет существующая! Наверно, можно позволить себе и такое.
А когда через неделю я снова пришел на эту площадь, мне в глаза бросилась серая с красным башенка, увенчанная высокой призмой с призывом «Слава труду!» Надпись, идущая по кругу, по карнизу гласила: «Передовики и новаторы «Куйбышевгидростроя». И знакомые лица смотрели на меня с огромных фотографий.
Обходя башенку по кругу, я постоял возле портрета Петра Досаева, радуясь, что и тут встретился с ним. А еще больше, признаться, обрадовался фотографии, которой могло здесь и не оказаться: высокий лоб, гладко зачесанные редеющие волосы, взгляд внимательный, напряженный, несмотря на широкую улыбку, Золотая Звезда на лацкане пиджака. Подпись: «Клементьев Василий Михайлович, бригадир слесарей Управления механизации, Герой Социалистического Труда».
Тут же из диспетчерской КГС звоню Клементьеву:
— Поздравляю, Василий Михайлович!
И осекся: есть ли с чем поздравить, поймет ли меня он, столь славный былыми своими трудовыми делами? Может быть, Клементьеву и дела нет, висит его портрет на Доске почета или отсутствует?
Но Василий Михайлович отвечает радостно:
— Спасибо, видал. Вспомнили все-таки, уважили! А на днях у нас в Управлении механизации партсобрание было, так меня и в президиум выбрали! Жаркое было собрание, но ничего, во всех своих делах разобрались… А у вас какие успехи?
— Дописываю книгу. Теперь хотел бы показать вам все, что в ней о вашей семье написано, может, что-нибудь неверно?
— Ладно, хоть сегодня. Соберемся, обсудим…
И снова я сижу в комнате за круглым столом. Мы с Василием Михайловичем дожидаемся остальных:
— Ошибка вышла. Думал, все дома, а у них дела. Сынов-то не будет, пообженились, пооткололись, только в гости иной раз забегают, внуков показать. А женский пол соберется, эти придут. Вон, Саша уже и появилась! Саш, ты откуда такая нарядная?
— Прямо с работы, отец. Пришлось задержаться.
— Задержаться — это нормально. Я про туфельки да костюмчик. Ты знаешь, как на работу ездят? В фуфайке и кирзовых сапогах.
— Не та жизнь, отец. Все придут в лаковых туфельках, а я что, в лаптях?
— Не зазорно. Я в лаптях и ходил, и хожу.
— Неправда. Ты сейчас в тапочках, — смеется Саша.
— Да, и верно… Смотри, как люди жить стали! И грамотные все… Мой отец, дед твой, — уважаемый был человек, своему делу мастер, любой его знал: «О, Михайло!..» А он и шестерни рассчитать не мог.
— А ты, отец, можешь?
— Ну, как же! Конечно! Модуль там и всякое такое. А ты — неужели не можешь?
— Нет, — призналась Саша. — Не могу. Я, наверно, в деда!
— Слушай, это все шутки, Саша, а давай-ка посмотри эскизик!
Он показывает схему, рассказывает, и дочка радостно слушает. Умный у нее папка, Саша любит его выдумки!