Если деталь сносилась или треснула, по всем инструкциям полагается ее заменить или отремонтировать. Всегда получается одно и то же: как ни точи, с центрированием бьешься дольше, чем с остальным ремонтом. Вот если бы точить на месте, не вынимая…
Но как ее выточишь на месте, если обороты сумасшедшие? Тут и деталь запорешь, и резец, и никакая техника безопасности не допустит такой работы. А если пустить потише?..
— Я что сделал? — подмигивает Клементьев: дескать, знай наших! — Там же у нас высокое напряжение. А я подключил прямо к сети, на низком. Погудел-погудел мотор, да и пошел тихонечко, в самый раз для обработки. Ну, тогда я король! Остановил, сделал все что нужно, не снимая, укрепил резец и запустил на низком. Обточил — и все в порядке, никакой центровки не требуется! Саша, ведь так можно во многих случаях делать. Если машина заболела, но двигаться в состоянии еще, она же себя и вылечить должна.
Вот, значит, как можно влюбиться в машину, поверить в нее — как в живое существо!
Саша улыбается:
— Все-таки ты у меня молодец!
— А как же! Конечно, — смеется Клементьев. — Стройный, высокий и белокурый.
— Белокурый не очень.
— А это я из статьи. Была одна такая: идет, дескать, Клементьев, высокого роста, белокурый, а дочка Зоя просит нарисовать ей домик и елку. Сроду такого не случалось! А еще в той статье было опубликовано, что, дескать, жена Клементьева, Мария Павловна, гладит мужа по голове. И опять неправда, потому что Маша меня ни разу в жизни не погладила. Хорошая корреспонденция, по всем правилам загнуто! Ездят, понимаете, писаки, поскользят, да и напишут…
Мне становится не по себе. Неловко чувствует себя и Саша. Но ей что, ей слушать, а мне-то читать! Да не о белокуром Герое, а о нелегкой его судьбе последних лет… Вот уже и Зоя подсела к столу, и Мария Павловна устроилась поудобнее, чуть в сторонке.
Трудный надвигается вечер, сегодня трудный вечер у меня.
— Ну, все в сборе, больше ждать некого. Начнем?
Я читаю вслух. Нет-нет да и качнет головой Мария Павловна, по-детски надула губы Зоя, порывается что-то сказать Саша, но удерживается. А сам Василий Михайлович то хмурится, низко склоняя голову, то от души смеется, то останавливает меня:
— Нет, тут не совсем так было, это стоит поправить…
Наконец, я дочитываю до конца, вот до этой самой строчки. Дочитываю и умолкаю, ожидая приговора.
— Все? — спрашивает Клементьев.
— О вашей семье все.
— Много написали, — дипломатично говорит Мария Павловна. — И хорошее, и плохое…
— Без вашего разрешения я печатать этого не стану. Давайте решать вместе, публиковать как есть или, может быть, изменить фамилию?
— А как у вас остальные? — спрашивает Саша.
— Четверым фамилии заменил, одной не назвал, остальные названы подлинными.
— Это как же — заменить? — интересуется Василий Михайлович.
— Ну, можно написать «Климантьев», «Клемин» или вообще «Сидоров»… Как вы думаете, Зоя?
— Пусть решает отец. Нам тут обижаться не на что, а ему вдруг и обидно станет.
— О-бид-но… — цедит Василий Михайлович. — Нет уж, из песни, говорят, слова не выкинешь. Не стоит в прятки играть, пусть я останусь как есть, Василием Клементьевым. Когда Героя дают посмертно, там все понятно. А нам Героями нужно оставаться пожизненно, по самому высокому счету. Может, рассказ обо мне кому-то и на пользу пойдет, в науку. Верно, семья?
Спасибо, Василий Михайлович! Слава труду!
По цеху окраски, по камерам и между ними корпуса автомобилей ползут не на спроектированных Сашей Клементьевой подвесках, а на цепях либо катятся на тележках по полу. И когда окрашенный, уже красивый кузовок идет между линиями камер, к нему спешат девушки — маляры и контролеры, осматривают со всех сторон, на ходу исправляют пробелы в окраске. А можно и не на ходу. Если дефект легко исправить изнутри, залезай в машину и поезжай, хоть и без комфорта, присев на корточки на железном днище.
— Тоня, здравствуйте! Вот не ожидал увидеть вас тут! Что, Сережка опять с Леней?
— Нет, в яслях, построили! Знаете, все так радостно, так хорошо… А ведь весной я умирать собиралась.
— Тонечка, что вы! Если бы все умирали при родах, человечество вымерло бы!
— И Леня так говорит. Но ведь человечество большое, а я маленькая… Что с Марикой?
— Увлечена своей работой.
— Это хорошо! И Леня совершенно ошалел от своих релешек, микрушек, тоже очень счастлив. А по вечерам еще занимается алгеброй и физикой, надо готовиться к институту.