— Интересно — с чего?
— Облить все четыре угла этого гаража бензином и поджечь!
— Это, брат, себе в убыток… Мне культуру делать надо!
— Что — танцы устраивать?
— Не то танцы — балет устрою! Балет на льду. Пол обольем у сцены — и фигурное катание! Это раз. Пьесы будем ставить из жизни лесорубов… Это два. Соображаешь — перспектива!.. А тогда уж и начальству счет предъявить можно: мол, товарищи, которые руководящие, давайте-ка нам дворец, не в одной, мол, колхозной работе НОТ требуется…
— О-оу! — удивленно протянул Алешка, — Сразу видно — дипломированный!
— А чего?
— Скажешь «гоп!», когда перепрыгнешь! Тоже мне… Ответь, зачем плакаты содрал? Это ж постоянные твои клиенты, ядро то есть!
Я промолчал. Должно быть, вид у меня был такой, что Алешка бросил свои остроты, присел рядом у печки на корточки:
— Ладно, не кисни… Достанешь холст, я тебе своими красками такие картины сотворю — ахнешь! Ну и… наглядную агитацию тоже. А чистота и теплота — пробивай уборщицу через Голомаза.
— Серьезно нарисуешь?
— А ты думаешь тебе одному хочется «культуру делать»? Не сбежишь от нас — сделаем!
— Почему это я должен бежать-то?
— Ты не первый, но дай бог, чтобы был последним… Ну, а люди — ты да я и… продавщица новая, Диной ее зовут… Втроем-то что-нибудь придумаем, а?
— Что — познакомился с продавщицей?
Алешка улыбнулся:
— Захожу, понимаешь, в культмаг, а там — пыль до неба! Тоже за порядок взялась, как и ты… Ну вот, стало быть… Поглядел я на нее — весна с веснушками! Девочка — люкс!
— Эх ты! Лирик… Конопатых и у вас небось в Красномостье навалом…
— Да при чем тут конопи? Они у всех рыжих, а веснушки — другое дело… Если хочешь знать, вся краса ее в веснушках этих! Жаль, глаза не разглядел…
— Глаза у нее, что небо!
— Может, ты ее раньше меня разглядел? — Алешка подозрительно покосился на меня.
— Не-е-ет, не успел. Картинка, понимаешь, у нас дома над теткиной койкой висела, а на картинке девушка с почтовой сумкой требовала за подписку на районку трешницу с мелочью… Тоже с веснушками девушка, и глаза…
— На картинках веснушки не рисуют!
— Ну, не помню. Может, эти веснушки мухи насидели, только я не помню ее без них…
Алешка взглянул на часы:
— А ведь я за тобой! Собирайся, мил друг, на сессию сельского Совета. Сейчас в самый раз…
— А что мне там делать-то?
— Как — что?! Историю! Во-первых, слушать твою речь при коронации тебя завклубом, во-вторых, доклад заведующего почтовым отделением товарища Семифарова Константина Константиновича о том, сколько ушло штемпельной краски на штамповку писем и всяких там квитанций, и сколько принято посылок, и сколько они весят в центнерах вместе взятые, ну и… разное!
— А что — разное?
— Да пес его знает!.. Может, о заготовке крючков для общественных уборных, а может…
— Ладно! Ты мне уж рассказывал про ваши сессии…
В дверях нам встретилась Дина. Поверх синего рабочего халатика на ней было накинуто все то же короткое пальто. Дышит часто:
— Мальчики, заседать, да? А я велосипеды никак по отвяжу! Подвешены они к потолку на веревке — полдня провозилась… А теперь заседать, да? А повестка-то дня! — она протянула мне извещение, в котором убористо была написана повестка дня предстоящей сессии.
— Спасибо, у меня свое есть… Мы-то тут при чем?
— Пошли, пошли! — поторопил Алешка, — А велосипеды я тебе сниму! Я ведь до потолка в культмаге руками достать могу…
…Пятистенный дом сельского Совета разделялся узким коридором на две половины. Левую — занимал голомазовский кабинет и почтовое отделение, а правую — секретарь сельсовета и счетовод.
В правой половине заседали сельские депутаты, усевшись на грубо сколоченных скамейках. Скамейки эти хранились в сельсоветской конюшие и вносили их лишь на время заседаний.
Заседали депутаты, плотно прижимаясь друг к другу, и духота в сельсовете стояла нетерпимая.
На сессии приглашалось все местное руководство — от заведующего баней до председателя колхоза.
Мы опоздали. Я сразу узнал Голомаза, да его и нельзя было не узнать. Он восседал за отдельным столиком, покрытым красным кумачом, выложив руки на стол. Между пальцами правой руки был зажат огромный плотницкий карандаш. Вообще, за столиком восседал толстогубый белобрысый мужичина, с зеленовато-светлыми воловьими глазами, несколько обмятый возрастом.
Когда мы вошли, карандаш председателя, взметнувшись вверх, резко опустился книзу острием — Семифаров умолк. Видимо, этим карандашом он руководил заседаниями, как дирижерской палочкой.