вскочила, задыхаясь от смердящего липкого запаха
и не чувствуя боли в коленке
наискосок рассеченной бутылочным стеклом
побежала
нелепо размахивая руками,
задыхаясь от брызнувших слез
смешиваясь с вонючей грязью
они черными каплями
срывались на стерильно
белый воротничок
похожий на два склеенных
лепестка ромашки
Девочки кинулись за ней. Мальчики словно примерзли к земле; происходящее было столь откровенно жестоко, что в него не верилось; казалось, это — мираж; стоит приглядеться внимательнее — и все исчезнет, растворится в золотистом осеннем воздухе.
Неспешный, основательный, мужчина действовал с ужасающей обыденностью, и от каждого его движения, каждого шага мальчишки, словно уже соединившиеся с ним невидимыми проводами, наэлектризовывались все больше и больше. Он взял прислоненные к чугунной колонке огромные щипцы с деревянными ручками, отполированными ладонями почти до блеска,
покопался ими в кустах и за шею
вытащил желтоватую дворняжку
слегка тряхнул ее
по безвольным колебаниям тела понял
мертва
достал из кармана весело зеленевшей телогрейки
серую брезентовую рукавицу
большим пальцем как-то совсем по-детски
потер кончик носа
натянул рукавицу и перехватил собачонку за задние
ноги
в его движениях не было суетливости
с тем непоказным удовлетворением
с каким бывалые охотники
демонстрируют свои трофеи
понес дворняжку к машине
и казалось было слышно
как ее безвольно болтающаяся голова глухо
стукается о сухие комья земли
поленья
обломки досок
оставляя на них бугристые
дымящиеся капельки крови
на красных листьях они были незаметны
а на желтых капли промокали
разползались в причудливые
лохматые кляксы
и было непонятно
то ли они упали сверху
то ли кровь сочится
из трещин в земле…
Саша смотрел то на мужчину, обегая взглядом дворняжку, то вниз по улице; в дальней своей части она выходила на широкий новый проспект, и там, в голубой дымке, бесшумно скользили троллейбусы, почти непрерывным потоком шли прохожие и наверняка вели на тонких ремешках холеных догов, мрачных боксеров, несли на руках кудрявых болонок… И все это совершалось рядом, и в разгоряченном воображении Саши то существовало порознь, не смешиваясь, как масло и вода, то непонятным образом соединялось. «Вся жизнь такая! Все они — такие!..» — с пылким юношеским максимализмом обобщал он и тут же кидался в другую крайность: «Выродок! Дерьмо!..», с яростным отвращением смотрел на мужчину.
Вдруг Саша увидел на его колене круглую аккуратную заплатку. «Жена, жена зашивала?» Невероятность догадки поразила его; казалось нереальным, противоестественным, что у этого мужчины есть жена, дети; он должен был жить изгоем, где-то на задворках… «Нет-нет, это в армии его научили так зашивать…» — пытаясь обмануть себя, поспешно подумал Саша, с трудом отрывая глаза от круглой, словно циркулем обведенной заплатки.
Слегка размахнувшись, мужчина швырнул убитую
дворняжку в овальную дверцу
видимо ему не понравилось
как она легла там
в сумрачном кузове
и он что-то поправил
до синевы выбритое лицо его, наверное, источало густой аромат дешевого одеколона, дышало силой и здоровьем, но было лишено каких-либо западающих в память примет; оно было слегка озабоченным, а может, уставшим — все-таки уже середина дня; мужчина с утра набегался по замысловатым зигзагам старых улочек и теперь думал о плотном обеде и о кружке ледяного, чуть горчащего пива.
— Судьба Батова и Никишина сейчас во многом зависит от нас. Ляля Матвеевна, вам слово. И, пожалуйста, без пространных теоретических рассуждений о воспитании. Это я не вам лично, — поправился директор, — это я ко всем и к себе тоже. Мы сейчас решаем не проблемы педагогики, а конкретные судьбы.
— На мой взгляд, всякий раз, когда мы действительно решаем чью-то судьбу, мы решаем проблемы педагогики, — сухо вставила Анна Денисовна.