— Пришел отец Грук, и с ним — сорок человек, — сказала она мужу, глядя снизу вверх влюбленными серыми глазищами. — Я их разместила на заднем дворе. Сегодня штурм будет? — Последний вопрос был задан с интонацией а-lа «Что там сегодня вечерком по телевизору?»
— Сомневаюсь, — фыркнул Сезар. — Пойдемте, милорд, познакомлю вас с лесным пастырем.
Лесной пастырь сидел на перевернутой корзине и расправлялся с жареной индейкой — только жалобно похрустывали птичьи косточки. Он был лет на десять постарше Сезара, на локоть повыше, шире вдвое, чревом превосходил втрое. Мускулами не обижен, крайне жизнерадостная физиономия, румяная от здорового лесного воздуха, шрам на щеке, причем шрам рваный, а не ровный, какой остается после удара холодным оружием. Скоре уж, где-то в лесу пастырь имел удовольствие повстречать местную неслабую зверушку, коя вознамерилась откусить ему нос, да чуток прогадала, промазала. А второго шанса пастырь ей не дал… Рядом, прислоненная к бочке, стояла дубинка длиной с оглоблю, наполовину окованная стальными кольцами — да и железный массивный крест, висевший на цепи, способной удержать волкодава, в два счета можно превратить в жуткий кистень, стоит снять с шеи.
Вокруг расположились дюжие молодцы в зеленых кафтанах и кожаных каталанах, с длинными сложными луками, короткими мушкетами, мечами и чапагами — маленькими топориками на длинных топорищах, пригодными и для рубки, и для гойкара. Все усердно жевали мясо, черпали из бочки нэльг[14] и держались с веским спокойствием тертых ребят, прекрасно знающих, ради чего их созвали. Тут же лежали пять-шесть гланских ладаров — пепельных, поджарых псов, похожих на догов, зорко следивших, как оголяются от мяса наиболее приманчивые косточки.
— Отец Грук, смиренный лесной пастырь, — сказал граф. — А это барон Готар, он направляется в Хелльстад, у него там срочные дела.
Отец Грук что-то благодушно проворчал, швырнул ближайшему псу остатки индейки и вытер руки о подол рясы:
— В Хелльстад так в Хелльстад. Не удивляйтесь, барон, что я так спокойно принял известие о цели вашего путешествия. Если рассуждать философски, Хелльстад есть непреложная реальность, принадлежащая нашему миру, и нет ничего удивительного в том, что он служит конечной целью чьего-то путешествия. Правда, я впервые вижу человека, у которого там срочные дела. Сам оборот удивляет — «срочные дела»… Все остальные, с кем мне доводилось общаться, употребляли другие обороты, и многие честно говорили: совершить бы наспех хоть что-то героическое да побыстрее унести ноги. Бывало, и уносили. Иные, кому особенно везло, уносили ноги вместе с головой.
— А что, бывало — и по отдельности? — спросил Сварог.
— Ого! — серьезно сказал отец Грук. — В позапрошлом году один лихой бедолага вышел оттуда, неся свою забубённую головушку в руках. И в зубах головушка держала кошель с золотом. Лиги четыре прошагал, прежде чем свалился. Видите вон того верзилу? Сейчас-то он соколом смотрит, а в тот день, узревши этакого путника, сидел на верхушке дуба и щелкал зубами на весь лес. Уж я-то точно знаю, ибо сидел на соседнем суку и зубами щелкал не тише, хотя в наших местах полагалось бы ко всему притерпеться. Золото мы потом забрали, каюсь; хелльстадское — не обязательно дьявольское, самые настоящие монеты оказались, только ужасно старые, иных даже ювелиры не опознали… Вам туда непременно нужно?
— Увы, — сказал Сварог. — Дела. Ничего не попишешь.
От Сварога не ускользнуло упоминание ювелиров. Это только в легендах о Робин Гуде лесной люд жил, не имея налаженных деловых связей с прописанным в городах средним классом. В реальности же все иначе. И контрабанду, и взятую на гоп-стоп добычу следовало сбывать. Следовало иметь в населенных пунктах верных людей, чтоб предупреждали о готовящихся антиразбойничьих полицейских рейдах и планах по возведению новых блокпостов. А верные люди обходятся в копеечку. Иначе не выживешь.
— Топорик у вас интересный, право… — Отец Грук глянул цепко, умно. — Ну, да чего только с собой не таскает проезжий народ… Сам бы охотно сходил с вами, столько лет рядом живу, да так ни разу и не собрался. Да паству мою никак не уговорить, а в одиночку неуютно как-то. Бог даст, выберусь. Как только поднакоплю решимости на славный подвиг. Есть там, если верить слухам, заброшенная церквушка, а в ней, по тем же слухам, сам святой Сколор оставил знаменитый свой посох, которым во времена оны выгнал всю нечистую силу из Горрота…
— А она опять поналезла, — буркнул Сезар, зачерпнул из бочки нэльга себе и Сварогу, и они уселись на корзины. — Да, барон, пленный-то ваш помер, едва принесли… Вот я и говорю: ваш святой Сколор нечистую силу выгнал, а она опять набилась во все щели, стоило святому уйти подальше…