– Гарнизон? — спросил Сварог официальным тоном.
– Сидит под деревом при выставленном часовом и травит байки для поднятия воинского духа. Повелитель мой, нет ли у нас получасика свободного времени? — Она оглянулась на густые заросли орешника и потянулась с мечтательной улыбкой, полузакрыв глаза. — Для жутко конфиденциального разговора...
– Нет у нас получасика, — сказал Сварог. — И вообще, суровые условия походной жизни...
Мара прищурилась:
– Между прочим, когда мы ночевали на заброшенной ферме не далее как вчера, наша златовласка и граф нашли способ скрасить суровые походные будни. О вдове боцмана и ее воздыхателе я и вовсе умолчу, как девушка скромная и застенчивая. Окружающие опасности лишь возбуждают, милорд...
– То-то ты всю ночь вертелась, — сказал Сварог задумчиво. — Под нашим общим-то плащом. Я думал, бдишь...
– Следовало бы догадаться. Но ты был настолько угнетен лежащим на твоих плечах грузом ответственности...
Сварог тяжко вздохнул:
– Ты хоть понимаешь, что мы, голову даю, пойдем через Хелльстад?
На самом деле он был благодарен Маре, что отвлекла фривольным разговором, не дала погрязнуть в печальных размышлениях о том, что-де перед величием природы человек есть мелкий червь и нет проку в бессмысленном копошении. Из праха родились, в прах уйдем, и так далее...
– Тем более. — Мара гибко прильнула к нему и зашептала на ухо: — Да не заводи ты себя, дурак, мы ведь везучие, вся банда. Мы притянули друг друга, как магнитики, а это неспроста, великие дела обещает...
И странный образ возник перед ним на мгновение — непонятный зал, где все красное и черное, и высокие стрельчатые окна в золотисто-алых витражах, и странные плоские чаши на круглом столе, и холод, холод, пронизавший все вокруг, даже место, занятое Сварогом в пространстве...
Охнув, как от боли, он прижал Мару к себе, словно заслоняя.
Она удивленно отстранилась:
– Что с тобой? Затрясло всего...
– Ничего, — сказал Сварог, опамятовавшись от наваждения. — Следующая ночь твоя, разрешаю сделать ее сколь угодно бурной. А сейчас поднимай народ. Идиллически поплывем по речке-реченьке...
Он спустился к самой реке, внимательно посмотрел на спокойную, непроглядную, почти черную воду у берега, определив, что здесь достаточно глубоко, сосредоточился, зашевелил губами, старательно повторяя не столь уж сложные слова, служившие, собственно, чем-то вроде детонатора, запускавшего неведомый сложный механизм. В конце концов, многие ли из тех, что выключают свет в доме, представляют хотя бы чуточку сложность электромагнетизма и двойственную природу электрона? Если вообще слышали о том, что электрон двуличен...
Темное облако возникло над берегом и тут же взорвалось во все стороны невесомыми тучами снежинок, таявших еще в полете. Гулкий, тугой всплеск сотряс воду, взлетели брызги, окатившие Сварога, попавшие за шиворот, в сапоги. Он отпрыгнул, выругав себя за неосторожность.
А на воде уже слегка покачивался колесный пароход с перекинутыми на берег широкими сходнями — синий с двумя красными полосами, высокой черной трубой, увенчанной затейливо вырезанным раструбом из толстой жести, красными кожухами гребных колес, начищенной медью на капитанском мостике и высокой мачтой с тремя зарифленными прямыми парусами. Звался он «Принцесса» (определенно шуточки Брагерта), и под косым бушпритом сияла свежей позолотой фигура девушки в старинном платье и короне, выполненная в старинном же стиле знаменитой мастерской Итилоса Лаваронского. На носу красовалась «чертова флейта» — стандартная военно-морская ракетная установка с пятью направляющими в виде разрезанных вдоль труб, снабженными огромными колесцовыми замками. Две пушки у бортов, пулемет на мостике, корму ограждает высокий фальшборт — как и было задумано на всякий случай, места для лошадей хватит. Флагшток гол — но где-то на мостике есть флаги на все случаи жизни. Чистенький и новенький, как игрушечка, пароходик, похожий и на патрульное судно речной охраны, и на ганзейский гукор[12]. Одна беда — прежний план предусматривал наемных кочегаров, а теперь придется управляться собственными силами...
«Принцесса» стояла правым бортом к берегу. Якорь опущен — или, как это говорится, отдан. Пытаясь вспомнить, как по-морскому именуется правый борт, да так и не вспомнив, Сварог взбежал по трапу, чуть-чуть пружинящему под ударами подошв, поднялся на мостик, уважительно оглядел высокий штурвал со множеством пузатеньких ручек, массивный компас, сверкающую воронку переговорной трубы, ведущей в машинное отделение. Заглянул в высокий шкафчик: в нижнем отделении стояли свернутые в трубочки флаги, в верхнем лежали судовой патент и прочие бумаги. Поразмыслив, он выбрал флаг Ганзы — авось не узнают и не обидятся, а если обидятся, переживем, — поднял его на флагштоке, заполнил соответствующим образом документы. Одежду вновь придется менять — ро-нерские синие мушкетеры выглядят столь же нелепо на ганзейском корабле, как ганзейские матросы на страже возле опочивальни Конгера. Значит, снова придется возиться. Сварог, мужской и дамский портной, а учитывая и Делию, еще и поставщик двора...
Он оглянулся. Странная Компания в полном составе — один Шедарис отсутствовал — сгрудилась на берегу, восхищенно разглядывая «Принцессу».
– Ну, соколики, каков пароход? — молодецки подбоченившись, крикнул сверху Сварог. — Ведите лошадей! Адмирал командует отплытие!
– Отход, — громко поправила тетка Чари.
– Разговорчики, боцман! — крикнул Сварог весело.
Его веселость тут же передалась остальным. И Странная Компания с шутками-прибаутками стала подниматься на борт, будто и не было изматывающего путешествия сквозь лесные чащи. Тут же стало ясно, что Бони относится к плавсредству с недоверием. Трап, на его взгляд, слишком шаток, борта слишком низки, как бы не сверзиться в воду. А Паколет смущенно признался, что вообще не умеет плавать, и до последнего момента оттягивал переход своего тела в судоходное состояние — пока тетка Чари беззлобно не поддала под зад коленом и не пообещала, что в случае кораблекрушения за волосы вытащит на берег. Сварогу не пришлось встревать с фамильными заклинаниями Гэйров — строевые кони повиновались без особых капризов. Хотя с берега за ними увязался рой болотных мушек, норовящих забраться в глаза. Коней тщательно привязали к ввинченным в планшир кольцам, мушек разогнали размахиванием тряпкой, и Сварог распорядился:
– Мара — к машине. Паколет шурует уголек. Вам тоже придется поработать лопатой, любезный граф, потому что Шедариса я поставлю к «флейте», а Бонн к пулемету...
– Впервые сожалею об отсутствии военного опыта, — хмыкнул Леверлин. — Лопата так мало похожа на музыкальный инструмент. Может, мне кто и возразит, что древко лопаты подобно грифу, но я тут же спрошу: «А где струны? Как вы собираетесь извлечь музыку без струн?»
– Поэтам полезно изучить изнанку морской романтики, — безжалостно сказал Сварог. — Насколько я помню, во дворце у Грайне ты как-то растапливал камин, так что справишься. Общие принципы те же. Тетка Чари — к штурвалу. Я, как вы понимаете, командую, то есть с решительным видом стою на мостике.
– А я? — спросила Делия. Сварог подумал и заключил:
– Вы тоже стоите на мостике, но вид у вас не столь решительный, потому что у вас нет офицерского чина, а я, как-никак, лейтенант лейб-гвардии... По местам. А я пока что займусь портняжным ремеслом.
Когда он закончил и поднялся на палубу, из трубы уже вился дымок, на глазах густевший, ветерок сносил его на берег — поэт с прохвостом шуровали на совесть, да и уголек был отборный. Сварог склонился к надраенной медной воронке и, надсаживаясь с непривычки, заорал в нее:
– Как дела?
В ответ донесся почти неузнаваемый голос Мары:
– Еще минут пятнадцать — и можем ехать.
Наверху, на берегу, раздался пронзительный свист, сделавший бы честь Соловью-разбойнику. Кони вскинулись, прядая ушами. Сварог многозначительно показал Бони на пулемет, бросил тетке Чари: «Поторопите кочегаров, кто его знает...», сбежал по сходням, поднялся вверх по пологому откосу, пробежал уар-дов пятьдесят меж редкими соснами, сминая жесткие стебли травы, и, жадно хватая ртом воздух, кинулся бегом на вершину довольно высокого и крутого холма, где стоял Шедарис.