Оставалось надеяться, что дом, куда его ведут, расположен внутри «волчьих флажков». В одиночку, ночью, он, правда, миновал бы любые кордоны, но сие — лишние хлопоты...
Спустился с холма, зябко вжимая голову в воротник. Дальше потянулись прилично освещенные улицы. Какой-то частичкой сознания Сварога прочно завладел чужой зов — не лишая свободы воли, его тем не менее словно бы вели за руку, прямо-таки автоматически разворачивая на перекрестках. Ночная жизнь продолжалась, ничуть не нарушенная грандиозной облавой, — люди во все времена обладали великолепной способностью как бы не замечать непонятных им загадочных забав власти, если только это не касается тебя самого и в твою персональную морду не тычут казенной алебардой... Заслоняя звезды и огни на городских холмах, чернели воздушные шары. Дворяне в этих кварталах почти не обитали, так что серенад под балконами не наблюдалось. Но пьяных гуляк попадалось немало, проезжали редкие извозчики, неподалеку под фонарем лениво рубились двое дуэлянтов, прошла ватага вездесущих студентов Ремиденума, прикидывая, похоже, что бы им учинить для нарушения ночного покоя мирных обывателей. В глубине темной подворотни торчала кучка определенно уголовного элемента — они, притихнув, заинтересованно уставились на Сварога, но ближе не подошли — с трезвым и вооруженным решили не связываться. Пару раз попадались конные полицейские — обычные разъезды, не усиленные, тройки черно-красных.
Свернул налево, к горбатому каменному мостику над узенькой речушкой. Чуточку насторожился, заметив справа темную фигуру, но тут же убрал руку с меча — человек стоял спиной к нему, пригнувшись, напрягшись, вцепившись обеими руками в высокий парапет, не обращая внимания на довольно громко прозвучавшие шаги Сварога. То ли поэт в наплыве вдохновения, то ли собрался топиться. Если верно второе, незадачливый самоубийца нездешний — даже Сварог знал уже, что в самом глубоком месте древней поусохшей речушки не глубже, чем по пояс, и тонут там исключительно пьяные вусмерть. Пусть пробует, сколько душе угодно, не стоит и отговаривать...
Он уже миновал непонятного субъекта, когда тот резко присел за парапетом и, вытянув шею, стал вглядываться куда-то.
– Не клюет? — спросил Сварог лениво. Он уже приноровился к прохладному ночному воздуху. Наверное, помогла быстрая ходьба.
– Что? — не оборачиваясь, переспросил субъект севшим голосом.
– Рыбка, говорю, не клюет? Ничего удивительного, ее тут и не водится...
Не вставая с корточек, незнакомец сказал настороженно:
– Полиция.
– Где? — оглянулся Сварог, но ничего такого не усмотрел ни вблизи, ни поодаль.
– Это я — полиция, — сказал тот, наконец повернувшись и открыв скуластое лицо, скорее подходящее не филеру, а чахоточному студенту из прошлого века. Естественно, земного прошлого века. — Агент третьего разряда, необмундированная служба. Вот думаю, свистеть или не стоит... Вы их видите, лаур?
– Кого? — Сварог тоже уставился в том направлении.
– А вон там, где напротив фонаря — тумба. То ли свистеть, то ли драпать со всех ног...
Сварог всмотрелся. На том берегу, куда он как раз собирался перейти, уардах в ста от моста, справа, и в самом деле красовалась напротив фонаря круглая кирпичная тумба, предназначенная для афиш и полицейских объявлений. Не было нужды подключать «кошачий глаз», света и так хватало, чтобы рассмотреть высоченного короткошерстного пса с широкой тупой мордой, медленно ступавшего посреди пустой улицы. Морда опущена к самой земле, мотается вправо-влево — пес что-то вынюхивает, несуетливо, целеустремленно, с медлительностью нерассуждающей машины. Ни капли охотничьего азарта. А следом, шагах в трех, движутся три фигуры в плащах и каталанах, и этот кусочек ночной жизни выглядит весьма странно из-за полной своей непонятности...
– Так есть они там, лаур? — шепнул агент третьего разряда. — Или мерещится?
– Не мерещится, — сказал Сварог. — Странная собака, не знаю я такой породы...
Шпик не то засмеялся, не то всхлипнул и попытался ухватить Сварога за руку. И сразу стало очевидно, что филера бьет мелкая дрожь.
– Еще бы! Немой Пес и Проклятые Егеря, как на картинке... Я на своем участке видел всякое, а вот нечистой силы не доводилось...
Нечистая сила? Позвольте не согласиться, господин тихарь. Сварог уже произнес про себя заклинание, но перед его взором осталась та же картина, все так же ступает по брусчатке непонятный пес, а следом, словно ведя его на невидимом поводке, спокойно шагают хозяева, ничуть не похожие на «ночных парикмахеров». В самом деле, сущие егеря, тропящие жертву. Сварог не стал гадать, кем эта жертва может оказаться. Просто ему все это пришлось не по нутру. В последнее время ему категорически не нравилось все непонятное — по причине тесной связи с его персоной.
– Никакой там нечистой силы нет, — сказал Сварог, легко отодрав от рукава слабые пальцы. — Свисти давай. — Он пошарил по карманам, отыскал невостребованную бароном Гинкером полицейскую бляху и помахал ею под носом тихаря. — Свисти, говорю!
И пошел дальше. Свернул в проулок. Только сейчас раздалась пронзительная трель, она тянулась, как длиннющий товарный состав, — должно быть, у шпика оказались хорошие, непрокуренные легкие, и воздуха он набрал полную грудь. Сварог приготовился было услышать отдаленные ответные свистки и стук копыт, суетливую музыку ночной облавы — но свист оборвался столь же резко, как и возник, раздался столь жуткий вопль, что у Сварога стянуло кожу на затылке. И — полная тишина, изредка нарушавшаяся странными звуками, в которые не хотелось вслушиваться, не говоря уж о том, чтобы попытаться их опознать. Любое живое существо, заслышав такое, обязано взять ноги в руки, врубить инстинкт самосохранения и утешать себя мыслью, что в иных обстоятельствах графу позволительно улепетывать не хуже простолюдина. Если нет свидетелей, а оставшийся за спиной противник непонятен насквозь, к тому же впереди ждут более важные дела...
Опомнился и сбавил скорость он квартала через три. У моста, если прислушаться, вроде бы стучали копыта, но Сварог не сомневался, что шпика больше нет. Такой крик обычно бывает последним в жизни...
Зря Сварог решил, что ему на время удалось обмануть преследователей. Кольцо сжималось все плотнее. Неотвратимо и равнодушно идущие по следу выполняли обычную работу.
То самое место, несомненно. Фонарь со старинной перекладиной, заканчивающейся двумя медными шарами — для удобства фонарщика, чтобы упирать лестницу. Дом с высоким крыльцом. Ни в одном окне нет света. Сварог двигался без лишней суеты, он не верил, что это засада, но «кошачий глаз» все же задействовал, толкнул ногой легко распахнувшуюся дверь — то ли не закрыли специально, то ли совершенно не боялись любых ночных визитеров — и с пистолетом в руке ворвался в обширную прихожую, где печально смотрели со стен оленьи головы и ни одна живая душа его не подстерегала, а нечистью и не пахло.
Проскочив в комнату, он еще, как положено, быстренько взял на прицел угол-другой, но и там никого не оказалось, так что он устыдился этих шерифских штучек, коим добавляли комизма задевавшие за каждый косяк ножны меча, опустил пистолет и приоткрыл дверь в другую комнату, рукой уже, не пинком.
На широкой кровати в углу лежал человек, и по тому, как он в совершеннейшем мраке моментально нашел Сварога взглядом, Сварог определил, что неизвестный видит в темноте не хуже его самого. Последовало короткое молчание — Сварог не знал, что теперь делать, а лежавший не торопился облегчить ему задачу. В конце концов Сварог спросил:
– Это вы меня... звали?
Лежащий улыбнулся довольно странно — только губы раздвинулись, а лицо в этом словно бы и не участвовало. Ему было лет тридцать на вид — значит, могло оказаться и все триста, если это все же лар, — а его дворянская одежда, как отметил уже немного пообвыкшийся на земле Сварог, носила следы недавнего пребывания в Горроте: отвороты высоких дорожных ботфортов украшены бляшками из шлифованной яшмы, и воротник кафтана по горротской моде вырезан по краям полукружьями. Незнакомец лежал неподвижно, как статуя, даже головы не повернул, скашивая глаза на Сварога.