Безо всяких причин. В мгновение скуки три задиры учинили диверсию. Они смеялись, когда дети с криками выбежали из пылающего остова здания. Послали трёх полу-оголодавших детей и беспомощного ребёнка в смертоносную ночь. Я разрывалась между тем, чтобы пойти за детьми или за ублюдками, которые бросали зажигательную смесь. Я пошла за детьми.
Сначала.
Сара сжала руки в кулаки по бокам.
— Это нечестно! Я нашла тот дом. Там никто не жил. Я пять дней наблюдала перед тем, как мы его заняли! А они его сожгли. Идеальное хорошее место для жилья! Они даже не хотели его! Зачем кому-то так делать?
Дом с водой и электричеством; то, в чем она отчаянно нуждалась, чтобы сохранить свою семью в живых. Но владение — это девять десятых закона, только если ты достаточно силен, чтобы воплотить этот закон, а её кучка в лохмотьях не была достаточно сильна.
Днём Дублин, ППС был нормальным, суетливым, безопасным городом. Если такое возможно, когда стены между мирами Фейри и Смертных пали, две трети населения погибло, фрагменты Фейри свободно дрейфовали, Фейри Светлого Двора открыто жили в городе, основывая по всей стране населённые пункты, похожие на культы, а банды воевали за контроль над припасами и потребностями.
Ночью ситуация резко менялась. Хищники выходили поиграть, и если ты не был одним из них, ты был мясом. Лишь три типа созданий осмеливались выходить за пределы защищённого района Темпл Бар после наступления темноты: очень могущественные; очень глупые; или беспомощные, ведомые одной угрозой или другой.
— Просто останьтесь здесь, со мной, на ночь, — ласково сказала Рейни. — Посмотрим, как вы почувствуете себя утром. Никто не заставит вас оставаться с нами. Могу я взглянуть на малышку, Сара? — она протянула руки. — Полагаю, у нас тут подгузник, который нужно сменить.
Сара быстро обернулась через плечо и принюхалась. Затем сурово посмотрела на Рейни.
— Я так понимаю, у вас нет подгузников, — продолжала Рейни тихим, успокаивающим тоном. — Ни еды, ни смены одежды. У нас этого предостаточно.
Конечно, у Сары ничего не было, подумала я с приливом горечи и облегчения. Она пробыла на улицах недостаточно долго, чтобы осознать, что ребёнку, который сам по себе, нужно много, много укрытий. Все, что она сумела вымолить, позаимствовать или украсть, было припрятано в доме, который у неё забрали. Пришло время для жёсткой любви. Я сказала:
— Ты хочешь, чтобы у твоей маленькой сестрички были опрелости? Или чтобы она подхватила простуду от погоды? Как ты достанешь лекарства, если один из вас заболеет? Ты, может, и сумеешь там выжить, Сара, но остальные не смогут. Что если что-то случится с тобой? Что тогда будут делать твои сестры и брат? Ты несёшь за них ответственность. Ты должна быть сильной за четверых. Сейчас не время быть недальновидной эгоисткой.
Сара вздрогнула и закричала:
— Я не эгоистка!
Страх, изоляция, сокрушительная ответственность — она просыпалась с этим, жила в этом весь день и засыпала тоже с этим — слишком тяжёлый камень в её слишком пустом животе. Я хотела её обнять. Взять её на руки и пообещать, что её жизнь снова будет хорошей. Вовсе не эгоистичной. Бескорыстно делающей все, что можно. Но мне нужно было завести её за дверь таунхауса. Там снаружи прятались трое ублюдков, охотившихся на невинных, и я нацелилась на их спины.
Я знала, о чем она думала. Свобода давала определённое утешение: когда только ты заботишься о твоём мире, ты чувствуешь, будто у тебя есть какой-то контроль над множеством вещей, которые могут пойти не так. Когда ты расширяешь свой круг, чтобы доверять остальным, риски возрастают в разы.
Как будто только что закончив внутренние дебаты на той же мысли, Сара Брэди напряглась, снова вставая на цыпочки, дрожа, но настроившись решительно.
Я бросила на Рейни взгляд, который говорил «Она собирается удрать».
Рейни тут же полностью распахнула дверь в таунхаус, позволяя запаху пекущегося хлеба и медленно кипевшего рагу выплыть наружу.
Я настороженно наблюдала за Сарой. Нескольких детей мне пришлось затаскивать внутрь, кричавших и пинавшихся, и без проблем сделала бы это сейчас. Но чаще всего обещанию горячего ужина удавалось сделать то, чего не сумели добиться слова. В долгосрочном периоде для них все было проще, если первый шаг они делали добровольно.
— Сара, я кушать хочу, — жалобно заплакала маленькая девочка. — И пить, и мне надо пописать! Только сегодня, ладно?
— Можно, а, Сара, пожалуйста? — присоединился Томас. — Мне холодно!
Сара перевела взгляд с моих глаз на глаза Рейни и снова обратно. Немногие взрослые прощупывали взглядом с такой интенсивностью. Но судьба всей её семьи находилась в её одиннадцатилетних ручках. Я хотела сказать ей, как я ей горжусь. Что она произвела на меня впечатление всем тем, что она сделала, чтобы сохранить их в живых и вместе. Но Рейни скажет все это и намного больше.