По левую руку от него коридор сворачивал под прямым углом. Юрий знал, что там, за углом, тупик, в торце которого есть окно. В углу у окна стоял огромный пыльный фикус, а под фикусом имелась шаткая деревянная кушетка, на которую можно было бы присесть, если бы там уже не сидели рыдающая Татьянка и пожилая толстая санитарка Алексеевна, которая пыталась Татьянку утешить. Глухие рыдания Татьянки и умиротворяющее бормотание Алексеевны сливались в тоскливый звуковой узор, как нельзя более уместный именно здесь и сейчас.
Потом высокая белая дверь распахнулась, и в коридор, на ходу сдирая с ладоней окровавленные резиновые перчатки, вышел хирург. На пороге он остановился, не глядя сунул ком кровавой резины на услужливо подставленный пожилой сестрой металлический поднос, устало стянул с лица марлевую повязку и повернулся к Юрию.
Хирург был молодой, худощавый и гладко выбритый. Это было немного неожиданно: Юрий был уверен, что в этой глуши работают только старики, у которых нет уже ни сил, ни стимулов бежать отсюда на все четыре стороны.
– Жить будет? – спросил Юрий.
Хирург устало вздохнул и вынул сигареты. Протянув пачку Юрию, он закурил сам, жадно затянулся несколько раз подряд и только после этого ответил:
– Не знаю. Честно говоря, шансов у него мало. Рана скверная, и крови он потерял слишком много. Правда, организм у него крепкий, но. – В общем, остается надеяться на чудо. Все зависящее от меня я сделал, а остальное в руках Божьих. Если выживет, через недельку отправим его в город, но об этом говорить пока что рано…
– В город, – повторил Юрий и невесело улыбнулся. В ту же секунду, словно вызванный из небытия его мыслями, из-за поворота появился знакомый Юрию капитан, для разнообразия наряженный в белый халат внакидку. Свою фуражку он нес в руке, а на лошадиной физиономии красовалась приличествующая случаю скорбная мина. “Сучий потрох, – подумал Юрий. – Ас оперативной работы, непревзойденный мастер провокации, рыболов хренов…"
– Здравствуй, Петр Иванович, – поприветствовал мент хирурга, недовольно покосившись на Юрия. Юрий ответил ему таким же холодным и неприязненным взглядом. – Как твой пациент, жив?
– Жив пока, – сдержанно ответил хирург.
– Пока? Ну, все мы живы до поры до времени, – заявил мент, и Юрию снова захотелось его ударить, да так, чтобы у хирурга сразу появился еще один пациент. – Так он без сознания? Или уже очухался?
– Не очухался, – сухо сказал хирург. Юрий был ему благодарен за эту подчеркнутую сухость. – Вряд ли он скоро придет в себя. Возможно даже, что он не придет в себя вовсе. Скорее всего не придет.
– Почему это? – продолжая изображать идиота, удивился капитан.
– Потому, что у нас тут не институт Склифосовского, – любезно проинформировал его хирург. – А этого парня пырнули так, что лезвие почти достало до позвоночника. Легче сказать, что у него не задето, чем перечислить внутренние повреждения. И это не считая потери крови.
– Кстати, – сказал капитан, – как насчет орудия уби.., то есть преступления?
Хирург молча сходил в операционную и вынес оттуда пластиковый пакет с окровавленным охотничьим ножом. Капитан взял пакет за уголок, поднес к глазам и длинно присвистнул.
– Знакомый ножик, – сказал он, одним глазом глядя на Юрия. – Я его у Васьки раз пять отнимал, когда он с ним по улице бегал. Допрыгался, засранец! Предупреждал я его: доиграешься… Вот и доигрался. Душегуб!
Юрий не выдержал.
– По-моему, – сказал он, – это ты доигрался, оперативный гений. Чего ты добился?
– Как чего? – мент, казалось, был искренне удивлен. – Васька себя проявил – это раз. Медь нашли – это два… Мало, что ли? Преступление, считай, раскрыто. Осталось только выловить этого гада. Без жратвы, без дороги, без денег он далеко не уйдет. Здесь не Москва, здесь надолго не спрячешься. Не медведь же он, чтобы в берлоге сидеть. Жрать захочет – объявится.
– Козел ты, капитан, – сказал ему Юрий. – Во-первых, он уже объявился, а во-вторых, что ты называешь медью? Несчастных пятьдесят метров провода? Упрощаешь, ментяра, и совершенно напрасно упрощаешь. Ты хотя бы место преступления осмотрел?
– А ты кто такой, чтобы мне указывать? – окрысился капитан, и стало совершенно очевидно, что никаких мест он не осматривал, поскольку и без того был всем доволен: вещдоки были у него на руках, главный подозреваемый фактически расписался в своей виновности, так что можно было спокойно объявлять его в розыск, а протокол осмотра места происшествия составить, скажем, завтра, когда опасный Васька уйдет подальше, а то и вовсе выдумать из головы – чего там, бумага все стерпит…
Юрий шагнул вперед и с наслаждением взял капитана за галстук. Краем глаза он заметил, что хирург, который, оказывается, все еще был здесь, предупредительно отступил в сторонку, с интересом наблюдая за развитием инцидента.
– Кто я такой? – для разгона повторил он, приближая лицо к беспокойно бегающим глазам капитана. – Даже и не знаю, кто я. Не то свидетель, не то подозреваемый… Ты же знаешь, в день аварии на ЛЭП мы с Петровичем подрались, он же тебе про это рассказывал. А на ножике этом, поверь, моих отпечатков не меньше, чем Васькиных. Я этот ножик собственноручно точил – прямо сегодня утром, как по заказу. И медь нашел не ты, а я. Может, нашел, а может, и подбросил. Как тебе такая версия, Шерлок Холмс? Все не так просто, как тебе кажется, и никогда не бывает просто, запомни это, мент.
Он выпустил капитанский галстук и брезгливо оттолкнул своего собеседника к стене. Хирург вынул из пачки новую сигарету и беззвучно похлопал в ладоши за спиной у капитана. Капитан дернул головой, поправил сбившийся на сторону галстук и нахлобучил фуражку.
– И чего ты хочешь? – спросил он как ни в чем не бывало. – Чтобы я тебя арестовал?
– Я хочу, чтобы ты вынул палец из задницы и занялся выполнением своих прямых обязанностей, – ответил Юрий. – А что касается ареста, то руки у тебя коротки.
– Коротки? – медленно свирепея, переспросил капитан.
– Коротки, коротки, – заверил его Юрий. – Даже и не мечтай. Сколько там народу у тебя под началом – пятеро? Забудь, капитан. Я тебе не по зубам. Да и не за что меня арестовывать, это даже ты должен понимать.
Капитан медленно положил ладонь на крышку кобуры, глядя на Юрия в упор. Юрий увидел, что на скулах у него ходуном ходят каменные желваки, и оскорбительно улыбнулся. Он готов был в голом виде сплясать кукарачу на пустом постаменте, что стоял на площади, лишь бы расшевелить этого угрюмого типа с лошадиной мордой. Сколько можно, в самом деле?! Хирург тихо, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, отступил подальше.
Капитан вдруг с шумом выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и покрутил головой.
– Ладно, – сказал он. – Это кто там хлюпает – Татьянка? Давай бери ее и поехали в отделение. Помозговать надо.
– С какой это радости? – возразил Юрий. – Сколько раз повторять: я тебе не помощник. Впервые вижу, чтобы так вели следствие.
– А здесь, браток, не Москва, – миролюбиво сказал капитан. – Здесь каждая голова, в которой хоть пара извилин имеется, на вес золота. С кем мне посоветоваться – с сержантом своим, что ли? Так он же дальше райцентра сроду не был, и “молоко” пишет через “ы”… И, хочешь ни хочешь, а помогать ты мне уже начал. Так что не корчи из себя говнюка, все равно не поверю.
У себя в кабинете капитан первым делом усадил Татьянку, запер дверь на ключ и, гремя ключами, полез в сейф. На столе возникла наполненная мутноватой жидкостью пивная бутылка, рядом легли банка кильки, черствая горбушка хлеба и прочие атрибуты импровизированного застолья наподобие захватанных стаканов и трех вилок, которые капитан, немного виновато улыбнувшись, наскоро протер каким-то протоколом. Татьянка уже перестала всхлипывать, хотя глаза у нее были красные и припухшие. От самогона она отказалась. Юрий немного поколебался, но все же выпил, закусив горбушкой, и поддел вилкой плавающую в томатном соусе кильку.