Я остановился. Человек в форме со звездой и с плетеной кожаной кобурой на поясе посмотрел на номер моей машины, а потом в список на столе. Он подошел.
- Добрый вечер. У меня ваша машина не значится. Это частная дорога. Вы в гости?
- В клуб.
- Который?
- "Айдл Вэли".
- Восемьдесят семь-семьдесят семь. Его здесь так называют. Вы имеете в виду заведение мистера Морни?
- Именно.
- Вы, кажется, не являетесь членом клуба.
- Нет.
- За вас должны поручиться. Кто-нибудь из членов клуба или из живущих в долине. Частные владения, сами понимаете.
- Филип Марлоу, - сказал я. - К Эдди Пру.
- Пру?
- Это секретарь мистера Морни. Или что-то вроде этого.
- Минуточку, пожалуйста.
Он подошел к двери домика и что-то сказал в нее дежурному у телефона. Сзади подъехал и просигналил автомобиль. Из открытой двери патрульного поста послышался стук пишущей машинки. Человек, который разговаривал со мной, махнул сигналящему автомобилю, чтобы тот проезжал. Он плавно объехал меня и унесся в темноту - зеленый длинный "седан" с тремя сногсшибательными дамами - все при сигаретах, выщипанных бровях и высокомерных минах. Автомобиль на полной скорости прошел вираж и исчез с глаз.
Человек в форме снова подошел к машине и положил руку на дверцу.
- О'кей, мистер Марлоу. Отметьтесь, пожалуйста, у дежурного офицера в клубе. Миля вперед, справа. Там освещенная автостоянка и номер на стене. Восемьдесят семь - семьдесят семь. И отметьтесь у дежурного.
- Предположим, я не отмечусь.
- Вы шутите? - в его голосе послышались металлические нотки.
- Нет. Просто интересно.
- Вас начнет искать пара патрульных машин.
- А сколько вас всего в патруле?
- Извините, - сказал он. - Миля вперед, справа, мистер Марлоу.
Я посмотрел на его кобуру, на прицепленный к рубашке специальный значок.
- И это называется демократией, - сказал я.
Он оглянулся, сплюнул под ноги и положил руку на крышку машины.
- Я знал одного паренька, который был членом клуба Джона Рида. Ты не из этой компании?
- Товарищ, - сказал я.
- Беда революций заключается в том, - сказал он, - что они попадают в плохие руки.
- Точно, - согласился я.
- С другой стороны, - продолжал он, - что может быть хуже кучки обитающих здесь Богатых шарлатанов?
- Может быть, ты сам когда-нибудь будешь здесь жить.
Он снова сплюнул.
- Я не буду здесь жить, даже если мне за это будут отваливать пятьдесят тысяч в год и укладывать спать в шифоновой пижаме и в ожерелье из розового жемчуга.
- Не хотел бы я подступиться к тебе с таким предложением.
- Ты всегда можешь подступиться ко мне с таким предложением и посмотреть, чем это для тебя кончится.
- Ну ладно, тогда я поехал отмечаться у дежурного в клубе, - сказал я.
Сзади подъехал еще один автомобиль и просигналил. Я тронулся. Через сотню метров я прижался к обочине, заслышав гудок, - и черный лимузин пронесся мимо с тихим сухим шелестом, подобным шелесту мертвых осенних листьев.
Ветра здесь не было, и льющийся в долину лунный свет был таким ярким и резким, что черные тени казались высеченными из камня.
За поворотом моему взору открылась вся долина. Тысяча белых домов, рассыпанных по склонам холмов, десять тысяч сияющих окон - и всему этому великолепию вежливо улыбались звезды, не спускаясь, однако, низко - из-за патруля.
Обращенная к дороге глухая стена клуба была белого цвета. На ней был номер - маленький, но очень яркий, из-за фиолетовых неоновых ламп. 8777 - и больше ничего. В стороне на расчерченном белыми линиями черном асфальте стояли ряды машин, освещенные направленными вниз многочисленными фонарями. По залитой светом площадке двигались служители, одетые в новенькую форму.
Дорога огибала здание. С другой его стороны находилась тускло освещенная галерея с нависающим над ней козырьком из стекла и хромированного металла. Я вышел из машины, прошел к маленькому столику за дверью, где сидел человек в форме, и бросил перед ним контрольный талон с номером моей машины.
- Филип Марлоу, - сказал я. - Гость.
- Благодарю вас, мистер Марлоу. - Он записал мое имя и номер машины, вернул мне талон и поднял телефонную трубку.
Негр в белоснежной двубортной форменной куртке с золотыми эполетами и в фуражке с золотой окантовкой распахнул передо мной дверь.
Вестибюль напоминал очень дорогой мюзикл. Много света и блеска, много нарядов, много декораций, много звуков и блистательная труппа, состоящая из одних звезд. В мягком рассеянном свете стены, казалось, уходят в бесконечную высоту - к россыпям лампочек-звезд. В коврах можно было утонуть по горло. В глубине вестибюля за высокой аркой виднелась пологая лестница с широкими низкими ступеньками, покрытыми ковровой дорожкой. При входе в банкетный зал стоял полнолицый старший официант с двухдюймовыми атласными лампасами и пачкой тисненных золотом меню под мышкой. Его лицо было того типа, на котором любезная улыбка может без малейшего движения мускулов сменяться выражением холодного бешенства.
Вход в бар был налево. Там было сумрачно и тихо, и в слабом мерцании стеклянной посуды за стойкой бесшумно, как мотылек, порхал бармен.
Из дамской комнаты, на ходу подкрашивая губы, вышла высокая красивая блондинка в платье, похожем на осыпанные золотой пылью морские волны, и, что-то напевая, направилась к арке.
Сверху доносились звуки румбы, и девушка, улыбаясь, покачивала в такт музыке золотистой головой. У лестницы ее поджидал низенький краснолицый толстяк с масляными глазками. Он вцепился жирными пальцами в обнаженную руку блондинки и с вожделением уставился на нее снизу вверх.
Девица в китайской пижаме персикового цвета взяла мою шляпу и взглядом осудила мой костюм. У нее были загадочные порочные глаза.
По лестнице спустилась торгующая сигаретами девушка в белом плюмаже. Ее одежды было достаточно для того, чтобы спрятать в ней зубочистку; одна ее длинная красивая нога была серебряного цвета, другая золотого. Вид у продавщицы сигарет был в высшей степени надменный.
Я прошел в бар и уселся на высокий кожаный стульчик у стойки. Нежно звенели бокалы, мягко сияли лампы, тихие голоса шептали о любви, или о десяти процентах, или о чем-то еще, о чем принято шептать в подобном месте.