Высокий мужчина в сером костюме, скроенном ангелами, вдруг встал изза маленького столика у стены, подошел к стойке и принялся поносить бармена. Он поносил его громким чистым голосом в течение очень длинной минуты и назвал приблизительно девятью словами того рода, которые красивые мужчины в серых великолепного покроя костюмах обычно не произносят. Все умолкли и спокойно наблюдали за ним. Его голос врезался в приглушенные звуки румбы, как лопата в снег.
Бармен стоял совершенно неподвижно и глядел на мужчину. У него были кудрявые волосы, чистая теплая кожа и широко расставленные внимательные глаза. Высокий мужчина наконец умолк и прошествовал к выходу. Все, кроме бармена, посмотрели ему вслед.
Бармен медленно прошел к концу стойки, где сидел я, и встал, глядя мимо меня; на лице его не было ничего, кроме бледности.
Наконец он повернулся ко мне и сказал:
- Да, сэр.
- Я хочу поговорить с Эдди Пру.
- Так.
- Он работает здесь.
- Работает кем? - Его голос был абсолютно спокоен - и сух, как сухой песок.
- Я так понял, что ходит по пятам за боссом. Если вы понимаете, о чем я говорю.
- О Эдди Пру. - Он медленно пожевал губами и механически поводил полотенцем по стойке - маленькими жесткими кругами.
- Ваше имя?
- Марлоу.
- Марлоу. Что-нибудь выпьете, пока будете ждать?
- Сухой мартини пойдет.
- Мартини. Очень, очень сухой.
- О' кей.
- Вы его будете есть ложкой или ножом и вилкой?
- Нарежьте соломкой, - сказал я. - Я просто погрызу.
- Собирая тебя в школу, сынок, положить ли тебе в портфельчик оливку?
- Можете влепить мне ею в нос, если вам от этого станет легче.
- Благодарю вас, сэр, - сказал он. - Сухой мартини.
Он пошел было прочь, но обернулся, наклонился ко мне над стойкой и сказал:
- Я перепутал заказ. И джентльмен сообщил мне об этом.
- Я слышал.
- Он сообщил мне об этом, как сообщают о подобных вещах джентльмены. Крупные тузы любят указывать на ваши мелкие оплошности. И вы его слышали.
- Да, - согласился я, прикидывая, сколько это может продолжаться.
- Он заставил себя слышать, этот джентльмен. И я подошел сюда и практически оскорбил вас.
- Я догадался.
Он поднял вверх палец и задумчиво посмотрел на него.
- Вот так просто, - сказал он. - Совершенно не знакомого мне человека.
- Это все мои большие карие глаза, - сказал я. - У них очень кроткое выражение.
- Спасибо, приятель, - и он спокойно отошел.
Я увидел, как он говорит по телефону у другого конца стойки. Потом увидел, как он трясет шейкер. Когда он принес мне мартини, он снова был в полном порядке.
18
Я взял стакан, уселся за маленький столик у стены и закурил. Прошло пять минут. Я не заметил, как сменился темп льющейся сверху музыки. Теперь пела девушка. У нее было Богатое, глубокое - до самых пяток контральто, очень приятное на слух. Она пела "Темные глазки", и оркестр как будто засыпал за ее спиной.
Когда она кончила петь, раздался взрыв аплодисментов и свист.
- Линда Конкист вернулась в оркестр, - сказал своей спутнице мужчина за соседним столиком. - Я слышал, она вышла замуж за какого-то Богача из Пасадены, но у них что-то не заладилось.
- Чудный голос, - сказала женщина. - Для эстрадной певицы.
Я начал было подниматься, но тут на столик упала тень - рядом стоял человек.
Он был ростом с высокую-высокую виселицу, человек с корявым лицом и безжизненным правым глазом с мутным зрачком - похоже, совершенно слепым. Для того чтобы положить ладонь на спинку стоящего напротив меня стула, ему пришлось наклониться. Он стоял, ничего не говоря, и оценивающе разглядывал меня; а я сидел, дотягивая мартини, и слушал следующую песню, которую пело контральто. Видимо, здешние завсегдатаи любили старомодную сентиментальную музыку. Может быть, все они просто устали до смерти, стараясь опередить время в гонке на работе.
- Я Пру, - жестким шепотом сказал человек.
- Я догадался. Вы хотите поговорить со мной, а я хочу поговорить с вами и девушкой, которая сейчас поет.
- Пойдем.
В глубине бара была дверь. Пру отпер ее, придержал, пропуская меня, и мы стали подниматься по устланной ковром лестнице, ведущей налево. Длинный прямой коридор с несколькими закрытыми дверями. Пру постучал в дверь в самом конце коридора, открыл ее и посторонился, пропуская меня.
За ней находилось что-то вроде небольшого уютного офиса. В углу у французских окон был встроен обитый тканью диванчик. Мужчина в белом смокинге стоял спиной к комнате, глядя в окно. В комнате находился большой черный сейф с хромированной отделкой, несколько шкафов для хранения документов, большой глобус на подставке, крохотный, встроенный в стену бар и обычный для оффиса громоздкий стол с обычным кожаным креслом с высокой спинкой.
Все приборы на письменном столе были выполнены из меди и в одном стиле - медная лампа, подставка для ручек и стаканчик для карандашей, пельница из стекла и меди с медным слоником на краю, медный нож для разрезания бумаги, медный термос на медном подносе и медные уголки у бумагодержателя. Над медной вазой вились побеги душистго горошка почти медного цвета.
Кругом сплошная медь.
Мужчина у окна обернулся, и стало видно, что ему около пятидесяти, что у него пепельно-серые волосы - и в большом количестве - и тяжелое красивое лицо, ничем, впрочем, не примечателное - разве что коротким сморщенным шрамом на левой щеке, производившим впечатление, скорей, глубокой ямочки. Ямочку я помнил. Если бы не она, этого человека я бы забыл. Я помнил, что очень давно, по меньшей мере лет десять назад, видел его в фильмах. Я не помнил, что это были за фильмы, или о чем они были, или что он в них делал, но помнил тяжелое красивое лицо с маленьким шрамом. Волосы у него тогда еще были темными.
Он прошел к столу, опустился в кресло, взял нож для разрезания бумаги и потыкал острием в подушечку большого пальца. Затем бесстрастно посмотрел на меня.
- Вы Марлоу?
Я кивнул.
- Садитесь.
Я сел. Эдди Пру уселся на стул у стены и стал раскачиваться на его задних ножках.