- Si. Я много вижу, - бесстрастно подтвердил он.
- Вы вчера видели, как из дома выходила высокая блондинка.
Он внимательно рассматривал меня.
- Нет вчера. Два-три дня назад. Я сказать полиции "вчера". - Он щелкнул длинными смуглыми пальцами. - Полицейские, фи!
- А вчера вы видели каких-нибудь незнакомых людей, мистер Палермо?
- Есть задний вход-выход, - сказал он. - И лестница с второй этаж. - Он посмотрел на наручные часы.
- Значит, ничего. Вы видели Хенча сегодня утром.
Он поднял глаза и лениво смерил меня взглядом.
- Полицейские сказать вам это, да?
- Они сказали, что вы заставили Хенча признаться, что он ваш друг. Насколько близкий, они, конечно, не знают.
- Хенч признаться, да? - Он улыбнулся неожиданно ослепительной улыбкой.
- Только Хенч не убивал, - сказал я.
- Нет?
- Нет.
- Этта интересно. Продолжайте, мистер Марлоу.
- Ето признание - вздор. Вы заставили его это сделать по какой-то личной причине.
Он поднялся, подошел к двери и позвал:
- Тони!
Потом снова сел. В комнату вошел короткий плотный итальянец. Он смерил меня взглядом и уселся на стул у стены.
- Тони, этта мистер Марлоу. Посмотри, возьми карточка.
Тони подошел, взял карточку и вернулся на место.
- Ты смотреть на этот человек очень хорошо, Тони. Не забыть его, да?
- Можете полжиться на меня, мистер Палермо, - сказал Тони.
- Был друг для вам, да? Хороший друг, да?
- Да.
- Этта плохо. Да. Этта плохо. Я говорить вам что-то. Друг этта друг. Но вы не говорить никому больше. Не проклятой полиции, да?
- Да.
- Этта обещание, мистер Марлоу. Этта что-то, чего нельзя забыть. Вы не забыть?
- Не забуду.
- Этот Тони, он не забыть вас. Ясно?
- Я даю вам слово. Все, что вы мне скажете, останется между нами.
- Прекрасно, о'кей. Я из большая семья. Много сестры и братья. Один брат очень плохой. Почти такой же плохой, как Тони.
Тони ухмыльнулся.
- О'кей, этот брат жить очень тихо. В доме напротив. О'кей, дом полон полиция. Совсем нехорошо. Задавать слишком много вопросов. Совсем нехорошо для этот плохой брат. Вам ясно?
- Да. Ясно.
- О'кей. Этот Хенч нехорош, но бедняга, пьяница, работы нет. Не платить за квартиру, но я имею много денег. Так я говорить: "Слушай, Хенч, ты делать признание. Ты больной человек. Две-три неделя больной. Пойдешь в суд. Я дать адвокат для тебя. Ты говорить: "Какое, к черту, признание? Я был совсем пьяный" - проклятых полицейских обманем. Суд тебя освобождать, и я о тебе заботиться. О'кей?" Хенч говорит: "О'кей" - и делать признание. Этта все.
- А через пару недель плохой брат будет далеко отсюда, след совсем остынет, и полицейские, скорей всего, напишут, что убийство Филлипса осталось нераскрытым, так?
- Si, - он снова улыбнулся. Ослепительная теплая улыбка, завораживающая, как поцелуй смерти.
- Это поможет Хенчу, мистер Палермо, - сказал я. - Но это совсем не поможет мне в поисках убийцы друга.
Он покачал головой и снова посмотрел на часы. Я встал. И Тони тоже. Он не собирался предпринимать ничего такого, но стоять всегда удобней: для быстрой реакции.
- Ребятки, - сказал я, - с вами так хлопотно, потому что вы делаете тайну из ничего. Вы должны произносить пароль, прежде чем откусить кусок хлеба. Если я пойду в управление и перескажу все, что вы мне здесь поведали, мне рассмеются в лицо. И я рассмеюсь вместе с ними.
- Тони не много смеется, - сказал Палермо.
- На свете полно людей, которые не много смеются, мистер Палермо. Вы должны это знать. Вы многих из них отправили туда, где они находятся и сейчас.
- Это мой дело, - Он выразительно пожал плечами.
- Я сдержу свое обещание, - сказал я. - Но в случае, если вы засомневаетесь в этом, не пытайтесь разбираться со мной. Потому что в своем районе я человек достаточно известный, и если вместо этого кое-кто разберется с Тони - это будет как раз по части вашего заведения. Невыгодно.
Палермо рассмеялся.
- Этта хорошо. Тони. Один похороны - по части нашего заведения, а?
Он поднялся с места и протянул мне руку, красивую, сильную, теплую руку.
25
В вестибюле Белфонт-Билдинг в едва освещенном лифте на деревянном стуле неподвижно сидел все тот же реликт с водянистыми глазами, являя собой свою собственную интерпретацию образа пасынка судьбы.
Я зашел в лифт и сказал: "Шестой".
Лифт затрясся и тяжело пополз вверх. Он остановился на шестом, я вышел, а старик высунулся из лифта, сплюнулв в урну и сказал ничего не выражающим голосом:
- Что сегодня?
Я стремительно развернулся всем телом, как манекен на вращающейся платформе, и тупо уставился на него.
- На вас сегодня серый костюм, - сказал он.
- Серый, - сказал я. - Да.
- Хорошо смотрится. Синий, что был на вас вчера, мне тоже понравился.
- Продолжайте, - сказал я, - выкладывайте все.
- Вы поднялись на восьмой. Дважды. Во второй раз поздно вечером. Обратно вы спустились с шестого. Вскоре после этого примчались ребята в голубом.
- Кто-нибудь из них сейчас наверху?
Он помотал головой.
- Я ничего не сказал им.
- Почему?
- Почему не сказал? А пошли они к черту. Вы разговаривали со мной вежливо. Чертовски мало людей так ведет себя. Я знаю, что вы не имеете никакого отношения к этому убийству.
- Вы ошибаетесь, - сказал я. - Глубоко ошибаетесь.
Я вытащил визитку и дал ему. Он выудил из кармана очки в металлической оправе, водрузил на нос и, держа карточку на расстоянии фута от глаз, углубился в чтение. Шевеля губами он медленно прочитал ее, посмотрел на меня поверх очков и вернул мне визитку со словами:
- Пусть она останется у вас. Я могу уронить ее по рассеянности. Должно быть, жизнь у вас очень интересная?
- И да, и нет. Как вас зовут?
- Грэнди. Зовите меня просто Поп. Кто его убил?
- Не знаю. Вы не замечали, кто-нибудь поднимался или спускался на днях - кто-нибудь, кто не вписывается в это окружение, или просто незнакомый вам человек?
- Я мало что замечаю, - сказал он. - Просто мне случилось заметить вас.
- Высокая блондинка или высокий стройный мужчина лет тридцати пяти с бачками?
- Нет.
- А подняться и спуститься можно только вашим лифтом?
Он покивал древней головой.
- Если только не пользоваться пожарной лестницей. Она выходит в переулок, дверь всегда заперта на засов. Но за лифтом есть лестница на второй эжтаж. А оттуда можно пройти к пожарной лестнице.
Я кивнул.
- Мистер Грэнди, не пригодятся ли вам пять долларов - не как подкуп, ни в коем случае, но как знак искреннего уважения от искреннего друга?
- Сынок, да я могу просадить пять долларов так, что у Эйба Линкольна с усов пот потечет струями.
Я дал ему банкноту. Перед тем как отдать, я посмотрел на нее. Все в порядке. Линкольн на пяти.
Он тщательно свернул банкноту и засунул глубоко в карман.
- Это очень любезно с вашей стороны. Надеюсь, вы не думаете, что я напрашивался на это?
Я отрицательно покачал головой и пошел по коридору, снова читая надписи на дверях: "Д-р Е.Дж.Бласкович, хиромант-практик"; "Далтон и Рис, машинописные работы"; "Л.Придвью, бухгалтер". Четыре двери без табличек. Компания по пересылке семян почтой. Еще две двери без табличек. Х.Р.Тиджер, зубное протезирование. Расположена в той же части коридора, что и офис Морнингстара, двумя этажами ниже. Но планировка помещений была иной. Дверь у Тиджера была одностворчатая, и расстояние до следующей двери было значительно больше.
Ручка не поворачивалась. Я постучал. Ответа не было. Я постучал сильнее - тот же результат. Я вернулся к лифту. Он все еще стоял на месте. Поп Грэнди смотрел на меня так, как если бы видел впервые.
- Знаете что-нибудь о Х.Р.Тиджере? - спросил я.
Он задумался.
- Плотный, пожилой, нерядшиво одетый, ногти грязные - как у меня. Пожалуй, сегодня я его не видел.
- Как считаете, комендант пустит меня в его офис?
- Прелюбопытный тип, этот комендант. Я бы не советовал к нему обращаться.