Дверь держала его нога. Я нажал посильнее и с трудом протиснулся внутрь. Наклонился и провел пальцами по его шее, нащупывая сонную артерию, но не нащупал. Кожа ледяная. Так, по крайней мере, мне показалось. Я выпрямился, прислонился спиной к двери, сунул в карманы стиснутые в кулак руки и почувствовал едкий запах пороха. Бейсбол еще продолжался, но за двумя закрытыми дверями радио почти не было слышно.
Я стоял и смотрел на него. Теперь тебе от него никакого толку, Марло, абсолютно никакого. Нечего тебе здесь больше делать. Ты даже не знал его. Уходи отсюда, и поскорей.
Я отодвинулся от двери, открыл ее и через коридор вернулся в комнату. На меня глянуло лицо в зеркало. Напряженное, перекошенное лицо. Я поспешно отвернулся, вынул плоский ключ, который дал мне Джордж Энсон Филлипс, потер его во влажных ладонях и положил под лампу.
Выходя, протер внутреннюю и внешнюю ручки двери. Шла первая половина восьмого тайма, «Доджеры» вели со счетом семь — три. Сильно подвыпившая женщина голосом, которому виски явно не пошло на пользу, горланила блатной вариант «Фрэнни и Джонни». Низкий мужской голос велел ей заткнуться, но она продолжала петь. За дверью напротив послышались быстрые шаги, раздался звук удара, визг, пение смолкло, а репортаж шел своим чередом.
Я сунул в рот сигарету, закурил, спустился по лестнице и в полутьме остановился перед указателем: «Управляющий. Комната 106».
Черт меня дернул смотреть на этот указатель. Целую минуту я простоял перед ним, грызя сигарету.
Повернулся и пошел в конец коридора. На маленькой эмалированной табличке значилось: «Управляющий». Я постучал в дверь.
9
Стул отодвинулся, зашаркали ноги, дверь открылась.
— Вы управляющий?
— Ну. — Тот же голос, что отвечал по телефону Морнингстару.
В руке пустой грязный стакан. Как будто в нем разводили червей. Долговязый тип с короткими, зачесанными на лоб огненно-рыжими волосами. Длинная узкая голова с худосочными мозгами мелкого жулика. Зеленые глаза под оранжевыми бровями. Большие уши, наверное, хлопают на ветру. Длинный нос, из тех, что всюду суется. Вышколенное лицо, лицо, умеющее хранить тайны, невозмутимое, как у трупа в морге.
Без пиджака, жилет расстегнут, плетеный ремешок карманных часов, синие нарукавные резинки с металлическими клипсами.
— Мистер Энсон? — спросил я.
— Двести четвертая.
— Его нет.
— Что ж мне теперь — на уши встать?
— Неплохая мысль, — сказал я. — Каждый день на ушах стоишь, а сегодня что, выходной?
— Ишь ты, — сказал он, — шутник. — И стал закрывать дверь. Потом опять приоткрыл и добавил: — Пойди проветрись. Проваливай. Живо. — Выговорился и опять стал закрывать дверь.
Я нажал на дверь со своей стороны, он — со своей. Наши лица почти соприкасались.
— Пять долларов, — сказал я.
Подействовало. Рывком распахнул дверь, и мне пришлось быстро шагнуть вперед, чтобы не врезаться головой ему в подбородок.
— Входи, — сказал он.
Такая же комната с креслом-кроватью у стены, все совпадает до мелочей, вплоть до сборчатого бумажного абажура и стеклянной пепельницы. Ярко-желтые стены. На них для полноты картины не хватало только нескольких жирных черных пауков.
— Садись, — сказал он, закрывая дверь.
Я сел. Мы смотрели друг на друга чистыми, невинными глазами продавцов подержанных машин.
— Пива? — спросил он.
— Не откажусь.
Он открыл две банки, наполнил грязный стакан, который держал в руке, и потянулся за другим, таким же. Я сказал, что буду пить из банки. Он протянул ее мне.
— Десять центов, — сказал он.
Я дал ему десять центов.
Не спуская с меня глаз, опустил монетку в карман жилета. Подвинул стул, сел, расставив острые колени и уронив между ними свободную руку.
— Очень нужны мне твои пять долларов, — сказал он.
— Не хочешь как хочешь. Целее будут.
— Больно умный. Зачем мне твои деньги? У нас здесь место солидное. Живем тихо, не шалим.
— Это точно. Так тихо, что слышно, как орлы на крыше кричат.
Широко улыбнулся. Во весь рот.
— Меня не рассмешишь, — сказал он.
— Как и королеву Викторию.