Она вышла из здания библиотеки и поняла, что, действительно, припозднилась. На улице было совсем темно. Накрапывал дождь. Здания универа находились на горе, и здесь всегда был сильный ветер. Она поежилась. Дорожка вела через парк к трассе, по которой ходили автобусы и маршрутки. Вдоль нее уже зажглись фонари. Но она жила недалеко и почти всегда ходила пешком. Спускаться к дороге ей не хотелось, и она привычно решила сократить путь – через степь и коттеджный поселок. До первых домов поселка было совсем близко. Но сумерки сгустились, на неровной тропинке она споткнулась несколько раз и уже пожалела, что не пошла низом, длинным путем, но зато по асфальту.
До домов было уже рукой подать, когда навстречу ей вышли три темных фигуры, и она услышала похабный смех: «Смотри, какая |…|! Как по заказу». Парни были явно под какой-то дрянью. У нее похолодели руки. Она хорошо знала, в каком опасном районе живет. Гоповской был райончик. Отец ей даже купил газовый баллончик, но она его вечно забывала, меняя сумочку. А сумочек у нее было много – под каждый лук, проще говоря, образ. Она попятилась назад, но «гопы» уже окружили ее. Лихорадочно озираясь, она примерялась, кого из них ударить сумкой с тяжелыми книгами, чтобы прорвать кольцо и попытаться убежать. Но вдруг их лица исказил ужас. Они грязно выругались и бросились бежать. Она обернулась и заметила зловещую темную фигуру человека в военной одежде с занесенным кулаком и перекошенным гневом лицом. Одежда военного ей показалась странной. Но еще более странным было то, что фигура была какой-то неясной. Она разглядела пилотку, брюки-галифе, высокие кирзачи. Но все это было каким-то нечетким, терялось в наползающей темноте. Она не могла сдвинуться с места, стояла, как столб, и смотрела на темного солдата. А солдат вдруг кашлянул и исчез.
Как добежала домой – она не помнила. Понимала только, что ей нельзя в таком состоянии завалиться в дом и перепугать насмерть близких. Поэтому уже у подъезда она достала мобильник, позвонила маме и сказала, что уже почти дома, но ей надо на минутку забежать к подружке. Потом она зашла в соседний двор и долго качалась на качелях, пытаясь прийти в себя и привести мысли в порядок.
Когда она пришла домой, мама с отцом что-то оживленно обсуждали. Это было кстати, так как она не была уверена, что окончательно успокоилась и что лицо ее в полном порядке. Но рассказ родителей спокойствия не добавил. Мама взбудораженно поведала:
– Представляешь, тут к нам в дверь позвонили. А домофон молчал. Ну, папа дома, поэтому я открыла. А там солдат стоит. Только какой-то странный, наверное, реконструктор. В советской форме, со звездочкой на пилотке. Измученный такой, и форма мятая, грязная. Извинился, спросил, не можем ли мы дать ему кусочек хлеба. Я ему вынесла буханку хлеба и бутылку минералки. А он так странно на меня посмотрел. Сказал: «Богато живете…» и ушел. Ничего не взял.
– Надо же… – только и смогла она ответить. – А во сколько это было?
– Часа два назад.
«Значит, до встречи в степи», – подумалось.
– Есть будешь? – переключилась на насущное мама.
– Нет, меня Ленка покормила, – соврала она. Есть, действительно, не хотелось. Спать, правда, тоже. Но она, сославшись на усталость, ушла в свою комнату.
«Что мы имеем? – метались мысли. – Спас меня, похоже, призрак. Нормально так. Нет, конечно, можно подумать, что перезанималась, плюс перенервничала и походу еще и ужастиков пересмотрела. Но! Я же не одна его видела. Гопы-то, похоже, сдриснули, не сумки с книгами испугавшись. А толпой с ума не сходят. Паранойя – не грипп, воздушно-капельным не передается. О том, кто к родителям приходил, – даже думать не хочется. Это уж совсем запредел». В сети заходить не хотелось. Поискав в мобильнике кота, чтобы успокоиться, она, наконец, уснула.
Он уже не раз оказывался в этом промежутке времени, зачем – он не понимал. То, что все они, ярые атеисты, ошибались, считая, что материя первична и кроме материального мира ничего нет, он уже начал понимать. Но тогда почему он не попадает никуда – ни в рай, ни в ад? Что-то его тут держит? Или так и должно быть? Смутно он чувствовал, что не должно. И надо бы как-то во всем этом разобраться. Но понимал, что без помощи тех, кто еще живет в материальном мире, ему не обойтись.
В какой-то момент ему почему-то захотелось хлеба. Возможно, потому, что перед тем боем он был сильно голоден. На войне перед боем есть нельзя. При ранении в живот у голодного шансов выжить больше.