Токмаков сидел, отвернувшись от Пасечника, и не отрывал взгляда от Бориса. Тот, пошатываясь, вышел из-за стола и направился к выходу, но почему-то застрял на пороге, притулившись к дверному косяку.
Токмаков поспешно расплатился с официантом и кивнул в сторону Бориса:
— Вот еще один герой. Эскимо на губах не обсохло, а туда же…
Токмаков поспешил на выручку к Борису.
Хаенко, двигаясь в танце, увидел через Катино плечо Токмакова, уводящего Бориса.
— Куда же он нашего кассира уводит? — забеспокоился Хаенко. — А кому за ужин платить? Это уж ты, Борис, извини-подвинься!..
Хаенко бросил Катю в кругу танцующих и, не оглянувшись на нее, стал пробираться к выходу, спеша догнать Бориса и Токмакова.
Катя, потерянная, осталась одна в толпе, подчиненной ритму танца, и, пока ее совсем не затолкали, направилась к своему месту.
У пустого стола ее встретил встревоженный официант со счетом в руках.
— А кто же, граждане, платить-расплачиваться будет? Счетец-то? Девяносто два рублика сорок копеек.
Официант на всякий случай говорил значительно громче, чем это нужно было, чтобы его услышала Катя.
Катя растерянно посмотрела в сторону выхода, где исчез Хаенко, оглянулась на танцующую Одарку, которая ни о чем не подозревала, увидела вдали Пасечника — тот смотрел на нее со снисходительной усмешкой.
Тогда она достала сумочку, вынула сотенную и швырнула ее на стол, рядом с недопитой бутылкой портвейна «Три семерки».
— Сдачи не нужно, — величественно сказала Катя, тоже громче, чем следовало, и горделиво вышла.
Пасечник обратил внимание на то, что Катя безвкусно и вызывающе одета.
— Что прикажете? — подошел наконец официант к Пасечнику и доверительно сообщил: — Имеется крупный рак на любителя.
Пасечник ничего не ответил официанту и сквозь толпу танцующих направился к выходу за Катей.
Он издали видел, как она свернула в темную аллею, ведущую к берегу пруда. Катя поставила ногу на скамейку под фонарем, который шатался от ветра, разулась, сняла чулки и пошла босиком.
— Как бы ножки не застудили.
Катя вздрогнула, Пасечник шел рядом.
— Я с детства босиком привыкшая.
— Простудитесь! Охрипнете. Кто тогда частушки споет кавалеру? «Ох, ох, не дай бог», — запел Пасечник, передразнивая Катю. — А если дождь хлынет?
Оба посмотрели на небо. Ветер был бессилен разогнать плотные грозовые тучи. Они зловеще чернели.
Верхушки деревьев раскачивались под порывами ветра, вся природа жила предчувствием грозы. Вода в пруду была взъерошена ветром.
— А вы бы мне зонтик подарили, — фыркнула Катя. — Никогда, — она вздохнула, — зонтика в руках не держала…
— Что зонтик! Я вам другие дары припас.
— Это какие же?
— Ночь вот эту, например, могу подарить. Пруд этот. Сеть могу подарить особую, чтобы звезды ловить.
— Чудной вы какой!
— Я не чудной, — сказал Пасечник серьезно. — Я заколдованный. Хотите — горы подарю? Полночь наступит — пожалуйста, берите. Заря взойдет — тоже ваша будет.
— И верно, к полночи дело, — встревожилась Катя. — Как бы и вправду гроза не приключилась. А мне на тот берег добираться. Еще опоздаю.
— От мамы с папой небось за банкет попадет? — спросил Пасечник с усмешкой.
— Нет у меня ни отца, ни матери. Мать давно умерла. Отца Гитлер убил. Не заругают родители! Круглой сиротой на свете живу.
Она резко отвернулась от Пасечника и быстро зашагала. А он шел рядом и молчал, смущенный своим не уместным злословием…
— Катька-а-а! — донесся откуда-то издалека голос Хаенко.
Катя на ходу сунула ноги в туфли и быстро, как только могла, направилась к перекрестку аллей. Там под фонарем показались Хаенко, Одарка и еще кто-то.
Пасечник остался стоять в темной аллее.
— Ну куда же ты девалась? — встревожилась Одарка. — Последний катер уходит. Опоздаем!
Хаенко пошел Кате навстречу.
— Отшила голубчика? Порядок. — Он осклабился и спросил весело: — Хочешь, я тебе фокус покажу? Айн, цвай, драй и — «Три семерки». — Хаенко вытащил из кармана недопитую бутылку портвейна: — Не пропадать же товару, раз плачено… Ну-ка держи.
Хаенко ловко вытащил зубами пробку и достал из кармана две стопки.
— Сейчас мы для бодрости организма…
Катя стояла в оцепенении, смотрела на Хаенко отсутствующим взглядом.
— Чего уставилась? — спросил Хаенко. — На мне узоров нету.
Катя выхватила у него бутылку, с силой швырнула ее о фонарный столб, бутылка вдребезги разбилась, Катя, не оборачиваясь, пошла.