Одни входят в комнату, громко здороваясь, и тут же начинают между собой споры или как бы продолжают споры, начатые давно и лишь временно прерванные. Другие входят молча, держатся в тени и садятся в дальнем углу, за печкой.
В углу за печкой сидел и Токмаков. Сегодня его впервые пригласили на совещание.
Управляющий трестом Дымов увидел Токмакова на площадке уже к концу дня, когда тот собрался уходить, и сказал:
— Будьте сегодня к восьми. У нас оперативка — как Футбольный матч. Состоится при любой погоде. Даже в воскресенье.
«В восемь вечера меня у Берестовых будут ждать, — подумал Токмаков с досадой. — Вот так напился чаю с вареньем! И Борис ушел. Не с кем записку передать, извиниться!»
И все-таки Токмаков скорее обрадовался, чем огорчился, — уж очень лестным было приглашение Дымова.
Дымов сидит на председательском месте, в конце длинного стола, и что-то пишет. Его мощные покатые плечи опущены. Справа от Дымова — главный инженер Гинзбург, Глаза полузакрыты; у него, как всегда, сонный вид. Гинзбург — в вылинявшей холщовой куртке со следами не то бетона, не то извести и в таких же, некогда синих, штанах. Гинзбург сосет потухшую трубку, а Дымов, глядя на трубку, морщится и с подозрением следит: не горит ли?
Слева от Дымова стенографистка. На стене за спиной чертеж — доменная печь в разрезе.
Корреспондент газеты «Каменогорский рабочий» Нежданов протирает очки и оглядывает соседей прищуренными глазами. Выражение лица у него насмешливое и в то же время беспомощное. На висках, возле ушей и на переносице видны вдавлинки от очков. На столе перед Неждановым блокнот.
Рядом с Неждановым сидит, излишне выпрямившись, Дерябин.
Токмаков видит острый профиль Дерябина и вспоминает: «Наверное не скажу, но по всей вероятности навряд ли..» Так Пасечник передразнивает старшего прораба. Токмаков улыбается; эта улыбка так неуместна, что он кусает себе губы. Удивительно все-таки, что Дерябин был одним из ведущих инженеров главка. А может, там он был на месте? Но разве можно быть хорошим главным инженером и при этом скверным прорабом?
Дымов разговаривает по телефону:
— Плохо слышно? Удивительно! Когда вас хвалят — слышимость отличная. А ругаю — сразу глохнете?.. Я спрашиваю: сколько бетона будет завтра. А вы перестаньте гадать. Я же не прошу вас предсказать погоду на будущий четверг. В процентах? Я в процентах не разбираюсь. Я хочу знать в кубометрах. Что значит «будем стараться»?! Это не художественная самодеятельность!.. Это график… Не знаю, не знаю… По моему календарю после июля сразу, без всякого перерыва, начинается август… Ни одного дня в резерве у меня нет…
Дымов бросает трубку не прощаясь.
Никто не выступает с докладами. У всех под рукой график работ.
График, график и график!
Одни строители наступают на пятки другим, одни торопят или задерживают других, часто возникают трения и взаимные претензии друг к другу.
Непосвященный человек многого бы не понял в пестром словаре оперативки, где перемешались технические термины, цифры, фамилии прорабов, условные определения. Легко сказать — хозяйство доменной печи!
— Как у вас сегодня с планом? — спрашивает Дымов у прораба, фамилии которого Токмаков не помнит, но знает, что тот занимается электросваркой.
— Тяжело, очень тяжело…
— С планом как раз не тяжело. Это без плана тяжело. Завтра наверстаете?
— Постараемся.
— Это не ответ.
— Хочу попросить еще два дня.
— И вы правы. Но просто нет у меня этих дней. Неоткуда их взять…
— Как-нибудь поднатужимся…
— Нет у вас уверенности… Ни в голосе. Ни в поведении. Ни в работе. Что вы глаза опускаете? Что я вам — неприличный вопрос задаю? Опять голову повесили?
— Это я такой сутулый.
Слышится чей-то приглушенный смех.
— А лестницы на эстакаду готовы?
— Вот сейчас, — прораб смотрит в окно на сполохи сварки, — доваривают!
— Вчера почему не варили?
— Думал, «Стальмонтаж» со своими людьми сделает.
— Оказывается, надо было Москву запросить, кто нам эти лестницы приварит. Что вы мне тут загадки загадываете и ребусы сочиняете?
Дымов сердится, а когда сердится, наклоняет голову и смотрит исподлобья.